Богдан Сушинский - Плацдарм непокоренных

Однако все это уже как бы из иного мира. Потому что в том мире, в котором пребывал сейчас капитан Беркут, существовали только он и эти двое затаившихся за изгибом лощины пулеметчиков, которые должны были прикрывать самое уязвимое место в обороне: участок берега в створе между косой и целым архипелагом плавневых островков.

Да, только он и эти двое прикипевших к пулемету вражеских солдат. И каждый сантиметр пространства между ними, каждое движение, каждый из рождаемых этими движениями звук определяли сейчас, кому из них выиграть поединок, а кому проиграть его вместе с поставленной на карту войны жизнью. Так что все, что было пережито этими тремя за годы войны, все, о чем они грезили и на что надеялись, все это через несколько мгновений должно было или восторжествовать, или кануть в небытие.

— Как думаешь, утром эти проклятые русские сумеют прорваться на наш берег? — услышал он дрожащий голос второго номера, нервно подтягивавшего к себе колодку с пулеметной лентой.

— Если и прорвутся, мы сумеем отойти. По плавням. Туда они не сунутся. По плавням — сумеем. Но здесь, на косе, будет ад.

— Слушай, это твой первый бой?

— Если настоящий — то первый. Мой второй номер погиб по глупости. Его подстрелил партизан.

— А для меня этот бой вообще первый. Правда, мы успели пострелять у каменоломен — но это не в счет.

«Ах ты ж, зелень пузатая! — незло, по-человечески посочувствовал им Андрей, перекатившись по склону ложбины к самому изгибу. То, что немцы заговорили между собой, как-то сразу успокоило его. Поговорили бы они еще немного… это отвлекает внимание. — Он выхватил из-за голенища штык-нож и еще раз выглянул из-за ребристого валуна. Теперь Беркут уже четко различал неуклюжие фигуры в мешковатых шинелях с поднятыми воротниками. До держащегося чуть позади второго номера оставалось не больше трех шагов.

Только бы пройти их, не поскользнувшись! Только бы никто из пулеметчиков не успел схватиться за автомат раньше, чем он, Андрей, окажется за шаг до него! А там… там схватка покажет.

Из-за изгиба вынырнула голова Мальчевского, но, выбросив вверх руку, Беркут резким движением приказал ему: «Замри!». И тот замер. Сейчас нельзя было рисковать. Одно неосторожное движение, один щелчок камня, шорох… Нет, сейчас никак нельзя было рисковать.

Капитан почувствовал, как непривычно сильно он волнуется. А еще вдруг понял, что совершенно не представляет себе, каким образом будет снимать этих двоих. Будто и не было множества схваток, которые ему пришлось пережить, не было снятых им часовых и обезоруженных патрульных; словно он никогда не владел добрым десятком испытанных ударов рукопашного боя и изысканных, утонченных в своей молниеносности приемов японской борьбы, которым когда-то давно, еще во времена своей дальневосточной юности, обучал его охотник — кореец Дзянь.

Весь опыт, вся его воля и выдержка, вся солдатская закалка и даже поражавшая многих физическая сила, — все это словно бы вдруг оставило, предало его. И он вынужден предстать перед схваткой таким же неопытным растерянным бойцом-первогодком, как эти двое.

«Что, предчувствие? — мысленно спросил он уже даже не себя, а собственную судьбу. — Считаешь, что это должно произойти здесь? Неужели именно здесь?! Какой дьявол нагадал тебе это?!». И тут капитан вспомнил предостережение Калины Войтич о том, как люди гибнут за несколько минут до… освобождения, но вполне реального спасения.

Ответа не было. Но он ждал. Все еще чего-то ждал, оттягивая те решающие, страшные и в то же время по-солдатски возвышенные мгновения… знакомые каждому фронтовику, которому хоть однажды пришлось под команду: «В атаку!» перемахнуть через бруствер окопа, поднять голову под стригущими очередями пулеметов; оторваться от земли на нейтральной полосе или сойтись с врагом в рукопашном бою…

— Этот проклятый мороз! Сменят нас когда-нибудь? Или мы замерзнем здесь раньше, чем придут русские?

— Чепуха, мы с тобой выберемся отсюда. Я верю в свою звезду. Лето буду встречать в своем Нордштадте.

«Конечно, лето ты будешь встречать в своем Нордштадте! — взвинтил себя Беркут, прежде чем подхватиться и броситься на пулеметный расчет. — Лето, видите ли! В Нордштадте встречать желает! Сволочи!».

Он незамеченным проскочил эти три шага, левой рукой налег на плечо немца, с силой ударил ножом в затылок первого номера и тотчас же мощным ударом левой в висок на какое-то мгновение приглушил ошеломленного этим нападением второго.

Парень оказался довольно крепким и еще попытался приподняться, но Беркут успел подхватить один из «шмайссеров» и, опустив его железную массу на голову сначала одного, потом другого гитлеровца, взялся за пулемет.

— Ленты! Ленты! — бросил подоспевшему Мальчевскому. — «Шмайссеры» и рожки с патронами, — напомнил попавшемуся навстречу Кремневу, успевшему выбраться вслед за сержантом из каменной преисподней.

— Появился старшина Кобзач, а с ним пятеро бойцов и учительница, — на ходу доложил лейтенант, почти вырывая из рук Беркута пулемет. — Звонарь встретил их и провел.

— Молодец, Звонарь.

— Но это все, что осталось от гарнизона.

— А раненые? Кто с ними?

— Нет там больше раненых. Фрицы ворвались и… Двоих наши сумели унести, вырвав их буквально из рук фрицев. Но один погиб при отходе, другой скончался от ран.

Андрей посмотрел на часы. Шесть тридцать утра.

— Хомутов, передай старшине: оставаться здесь. Сдерживать немцев. Помогать нашим пройти реку.

«Две красные ракеты, одна — зеленая, — вспомнил Беркут об условном сигнале, которого ждут сейчас на том берегу. Две красные — одна зеленая…» Ракеты и ракетницу он взял у Кремнева.

— Лейтенант, что с радистом?

— Он-то жив, вот только рация погибла.

Этого Беркут никак не ожидал. Выход из строя рации сразу же усложнило положение остатков его гарнизона.

— Нужно было взять радиста с собой, — задумчиво молвил Беркут.

— Предполагалось, что его приведет Звонарь вместе с остальными бойцами. Но это уже моя вина, комендант.

— Да вину-то мы как-нибудь поделим на двоих, вот только рация… Сейчас она бы нам очень пригодилась.

Первый снаряд, перелетевший с того берега, упал за гребнем гряды, метрах в семидесяти, но осколки его, вместе с осколками камней, градом отшумели рядом с Беркутом и его бойцами. Второй артиллеристы положили чуть ближе к кончику косы. И сразу же, не тратя больше снарядов на пристреливание, ударили, очевидно, всем дивизионом.

Это был залп, способный очистить от врага половину плато, залп, после которого можно было отчаянно цепляться за этот берег, за косу. Однако бой все еще шел на том берегу. И ни один солдат — ни свой, ни вражеский — на лед пока не ступил. По крайней мере бойцы гарнизона не видели его.