Василий Добрынин - Последняя мировая... Книга 1

На открытых работах, дважды, наземные цели Освенцима атаковали русские штурмовики. На бреющем, звеньями-тройками, точно такими, как видел их Мирка, только с крестами, тогда, в сорок первом, — шли теперь краснозвездные. И возвращаясь, ловили в прицелы охранников в форме СС. «Шайден! Шайден! — кивали немцы на бесполезные автоматы, и говорили, — Гитлер капут!».

Они сами, не дожидаясь русских, взорвали все крематории. Они собирали остатки, и гнали способных двигаться узников, в свой фатерланд — на запад. В колонну-конвой попадали все, кто попал под руку. С уходом такого конвоя, Мирка утратил друга. Ваня был либо убит, либо попал в конвой, отправляемый в тыл, на запад.

Из авиапушки прошедшего над Освенцимом штурмовика, были убиты многие, кто был в форме, и был убит Der Аlteren Мирки. И снарядами, пролетевшими сквозь него, был разрушен барак. Неприкаянный Мирка, зимой, в январе, с 25 не 26-е, искал прибежище. Он скрылся в полуподвале, который знал еще со времен малярства — под медицинским блоком.

От звуков войны он пришел в себя. Жаркий воздух метался вверху — он угадывал это. Просто угадывал — быть там, подняться наверх в Мирке не было сил. Билась, покорно дрожала земля. Плита перекрытия лопнула и надломилась над головой. Обильно, по стенам, на пол, струилась оттуда кровь.

В полуподвале, — увидел Мирка, — было, кроме него, два узника. «Подойду…» — решил он, и уперся руками, чтобы поднять, оттолкнуть себя от опоры. И, неловко качнув головой, отошел в пустоту.

Он пришел в себя, когда было тихо. Война отзвучала. Покой привел в чувство. Влага, по косточки первого от стопы сустава, захолодила ноги. Было светло, и увидел, Мирка что эти двое — девушки. Гологоловые, истощенные, с красным винкелем на «полосатках». А еще он увидел, что влага, захолодившая ноги — не влага, а кровь! Она капала вниз, до сих пор, из разлома над головой, — как с бортов того самого, брошенного грузовика. Белесые ступни, и кисти рук — видел Мирка, — застыли в широкой щели разлома. Когда удалось ему скрыться, немцы рыскали и добивали всех, кого не могли увести в свой тыл. И они, — понял он, ликвидировали медицинский блок, — кого увести с собой можно из медицинского блока Освенцима?!

Тонкая рябь, как от ветра, прокатилась по морю крови. «Мерещится!» — горько подумал Мирка. Но увидел по лицам девушек — нет. И понял — это гуляют танки. Там, наверху. Наши танки!

— Девочки… — разлепил Мирка губы, — Девочки… — и, шагая по крови, не в силах сказать, из-за кома в горле, протягивал руки навстречу.

Терпким, пахнущим жизнью дымком, курились армейские кухни. Каждый, к любой из них мог подойти, — и у него была пища. Мирка испытывал гордость за то, что он русский. Солдаты, освободившие лагерь, шли дальше, а сортировкой, рассылкой жаждущих жизни и Родины узников, стал заниматься НКВД. Дыхание Родины чувствовал Мирка, и грезил родной деревушкой

Мирку окликнули, когда он возвращался от кухни, неся котелок пшенной каши с тушенкой.

— Эй! — спросили его, — Ты ведь, кажется, наш?

— Да, — отозвался Мирка, — наш!

— Так не стой, иди к нам!

Четверо наших солдат в погонах, обедали под открытым небом: привык солдат к полевым условиям.

— Давай-ка, друг, к нам! Как зовут?

— Мирка.

— Мирка?

— Ну да.

— Вот, давай, Мирка, — ему уступили место.

— А ты что, еврей? — уточнил сухой, резковатый голос.

— Нет, — сказал Мирка, и неумело добавил, — Здравствуйте…

Над ним посмеялись, а тот, что по знакам отличия, кажется, старше, заметил:

— Отвык ты, Мирка, от этого слова: здесь вам не Родина, — Аушвиц, да?

— Да. Освенцим… — Мирка держал котелок, согревающий руки. Он подумал, и, кажется, забавляя людей, попытался их угостить, поделиться своей пищей с ними…

— Не надо, — сказали ему, — спасибо, Мир… извини, как тебя?... Слышали мы, что тут погребок есть винный?

— Да. Где «блок одиннадцать», рядом.

— Что это за блок?

— Как тюрьма, там пытали. Рядом стена расстрельная, и рядом с ней...

— Был что ли там?

— Нет, я был маляром, красил, поэтому знаю… Еще в рембригаде работал, поэтому много знаю.

— Ценный для нас человек ты, Мирка! — услышал он тот же, не очень приятный, чуть резковатый голос.

— Пойдемте, я покажу.

— Зачем? Возьми котелок, да сходи. Сможешь сам?

— Я смогу!

Побродив в сладкой жиже подтопленного погреба, Мирка набрал вина из самой, — как выбрал, — лучшей бочки.

— О, — одобрил, попробовав, тот же, старший, — ты молодец! Это кагор, настоящий. Ты пил настоящий кагор?

— Нет, — сказал Мирка, — я, никакого…

— За победу, — вздохнул солдат, — за свободу твою — это надо!

Мирке первому, и остальным — по кругу, разлили вино.

— Что ты? — спросили, заметив, что Мирка замешкал, — Нормальный ты человек, ты войну пережил. Выпей смело и с радостью, Мирка! Это для нас война еще там, на западе, и еще там! — солдат показал на восток. — Япония, внутренний враг… Нам, Мирка, еще да еще, воевать! Всю жизнь воевать: мы же, брат, — НКВД, — а не просто войска! А твоей войне уже все, конец! Мирка, пей! Вино из подвалов Освенцима — победителям. Это прекрасно. Прекрасно и справедливо, Мирка!

— НКВД? — задержал Мирка кружку.

— Ну да, ты выпей!

«Вино из подвалов Освенцима — победителям! — повторил про себя, и не смог удержаться Мирка. — Это прекрасно и справедливо!» Не смог сдержаться и улыбнулся, впервые за несколько лет…

Мирка выпил, до дна, безрассудно, впервые в жизни. Ведь за победу пил! И сразу похорошело: от слабости и от восторга.

— Кагор, Мирка, вино святое, церковное, так-то! — приободрили его.

— А когда нам домой? — спросил он.

— Домой? Тороплив ты, Мирка! — снова заметил все тот же, строгий, не как у других солдат, голос. — Сначала расскажешь нам, как попал, потом мы проверим, и только потом — если все будет чисто…

— А как проверять? — удивился Мирка

— Расскажи, как попал! Пей вино, и говори.

— Мальцу отдохнуть бы дали, Викентий Стасович? — попросил неуверенно тот, кто уже разговаривал с Миркой.

Похоже, с погонами Мирка ошибся. У того, кто казался старшим, вдоль погона и поперек, шли по центру полосы, буквой «Т», а у того, перед кем попросили за Мирку — полос никаких, — и три звездочки на погонах.

Недоброе что-то почудилось Мирке в ошибке. Он стал рассказывать.

— Значит, никто подтвердить не может?

— Да… — растерялся Мирка.

— Ну, колхоз-то, Викентий Стасович — снова за Мирку просил тот же голос, — даст документ. Отправили, так мол и так, и таких…