Богдан Сушинский - Жестокое милосердие

— Это ты меня спрашиваешь?! Лучше скажи, откуда ты? Пока мы гонялись за Штубером, отряд погиб. И мы уже считали…

— В таком случае прежде всего сообщи, что произошло с Крамарчуком? — спросил Беркут, нежно, по-братски, обнимая Владислава.

Тот был ранен в плечо — под рубашкой его ощущалось нагромождение бинтов, — однако, судя по всему, чувствовал себя уже достаточно хорошо.

— Потеряли мы друг друга, Беркут. Хочется верить, что он жив, но…

— Значит, никаких следов? — мрачно уточнил Андрей. — Нигде не объявлялся, никто о нем не слышал?

— Если тогда, во время нашего отхода, он остался жив, значит, объявится. Но день-то выдался страшный. Прямо-таки судный день. Возвращаясь в лагерь, мы несколько раз попадали в засаду, нас расстреливали, как затравленных волков.

— Ну а группа Штубера?… Как вам удалось выследить ее?

— Случайно. На дороге. Судя по всему, рыцари направлялись на помощь карателям. Правда, уже тогда, когда узнали, что те здорово зажали вас, — Владислав нервно прошелся мимо Беркута, и тот заметил, что ко всему прочему поляк еще и довольно основательно прихрамывает. — Да, в ногу — тоже, — перехватил его взгляд поручик. — Хуже не придумаешь. К тому же потерял много крови.

— Как же тебе удалось уйти от преследования?

— Обнаружив меня, румыны решили, что я отвоевался, за ноги подтащили к яме и бросили к уже лежащим там телам двух партизан — очевидно, из отряда Иванюка, погибших во время прорыва. Я на какое-то мгновение очнулся, открыл глаза, но, к счастью, не застонал. По-моему, румыны заметили, что я еще живой, однако пристреливать не стали. Прикрыли несколькими валявшимися неподалеку ветками и ушли. Даже автомат мой не подобрали. Видно, отстав от своих, эти двое из похоронной команды чувствовали себя в лесу не очень уютно.

Несколько минут партизаны молчали, прислушиваясь к тому, что происходит вокруг. Бледный месяц медленно проплывал над ними, взламывая потемневший лед облаков. Где-то на западе, в проеме между двумя скалами, разгоралось далекое зарево, и казалось, что месяц отчаянно пробивается к нему, как небесный «летучий голландец» — к озаренному кострами, неведомому берегу.

— Ясно, поручик. Вернемся к Штуберу.

— Вижу, он интересует тебя больше, чем выкарабкавшийся с того света несчастный поручик Войска Польского. Кстати, я давно заметил это. Хотя, понимаю, у вас ведь особая привязанность.

— Вот именно. Война здорово «привязала» нас друг к другу, да таким узлом, что за два года разрубить так и не удалось.

— Вынужден тебя «огорчить»: этот узел мы уже разрубили. Обе машины накрыли гранатами. Грузовик загорелся, а «фюрер-пропаганд-машинен» врезалась в дерево. Но для верности мы еще обстреляли их, а троих оставшихся в живых, что залегли в кювете по ту сторону дороги, снова забросали гранатами. Не думаю, чтобы кто-либо из них уцелел. Жаль только, что не удалось убедиться в этом, — на дороге показалась немецкая колонна.

— То есть уверенности в гибели Штубера все же нет? — не побоялся Беркут выглядеть назойливым.

— Абсолютной уверенности, конечно, нет. Пока мы перестреливались с теми тремя, время было утеряно, а немцев оказалось до дьявола. Началась погоня. Они поперли за нами в лес, напропалую. Один из них и ранил меня в плечо. Но я еще уходил. И отстреливался. В ногу — это уже потом, когда почти обессилел… Но и после этого еще довольно долго полз. А сознание потерял недалеко от тех двух убитых партизан, с которыми, как ты уже знаешь, меня и «похоронили». Словно и сам смирился с такой же судьбой. Со своими, даже с мертвыми, как-то веселее лежать.

— Это уже целая повесть. Рад, что мы снова встретились. Шел сюда с единственной надеждой: хоть что-нибудь узнать о тебе. И то, что ты оказался здесь, в подземелье майора польской разведки, просто удача.

— Он уже сознался тебе в этом? — удивился поручик, присаживаясь на тот самый камень, на котором недавно сидел Андрей. — Странно. С чего бы это?

— Ты, конечно, давно знал, кто он такой?

— Кое-что знал, кое о чем догадывался.

— Еще тогда, когда впервые привел меня сюда?

— Не стоит удивляться. Я дал слово молчать. К тому же Смаржевский не доверял тебе. Не доверял уже хотя бы потому, что ты — советский офицер. А ты ведь знаешь, за что боролись такие поляки, как он: «Великая Польша от моря до моря!» Эти извечные, неразрешимые территориальные вопросы Польши.

— Тебя он, надеюсь, не успел завербовать?

— Вербует понемножку. Но я твердо решил не соприкасаться в будущем ни с одной разведкой мира.

— И с армией — тоже?

— Если в этой войне я выживу, то стану офицером польской армии. Обычным пехотным офицером. Разведка — это не по мне.

— Трудно согласиться. Если существует в мире человек, специально рожденный для этого ремесла, так это ты. И подготовка соответствующая.

— О чем мы говорим, Беркут?! — обнял его за плечи Владислав. — К черту все это! Никто не знает, что с нами будет завтра. Где ты пропадал?

— Об этом позже.

— Ты, конечно, остался один.

— Нет, со мной трое. Причем привел я их из той самой «Великой Польши от моря до моря».

— Из Польши?! Я не понял, Беркут, ты что, побывал в Польше?

— Сам я уже перестал удивляться этому. Чудесная досталась вам, полякам, земля. Жаль, что не смог увидеть ее раньше. Смотрел только из-за Буга. Но о Польше тоже потом. Сейчас важно выяснить судьбу Крамарчука.

— В Польшу тебя, понятное дело, завезли немцы? — словно не слышал его Мазовецкий. — В эшелоне с пленными?

— Так оно все и было. Нетерпеливый ты человек. Ну а Крамарчук… Он еще объявится. Вот увидишь. И мы создадим новый отряд.

— А пока что отправимся на поиски Роднина?

— Мы и так потеряли слишком много времени. Бега, ранения… Там, куда ушли отряды Роднина и Иванюка, и без нас партизан хватает. Останемся под Подольском. Возродим группу. Это на фронте важно: полк, дивизия… Чем больше людей, тем лучше. А здесь, в тылу, нужны маленькие маневренные группы. Сегодня нанесли удар здесь, завтра там. Пересидели в селе карательную экспедицию, если возникла необходимость, — рассеялись, и снова удары по постам, колоннам, гарнизонам. Обычная солдатская работа.

— Словом, срочно нужны люди, — подытожил Мазовецкий. — Уже есть кто-нибудь на примете?

— Из таких, чтобы по-настоящему надежных, — пока никого.

— Придется вместе поискать.

Они помолчали. Доносившийся из села жалобный крик совы был похож теперь на плач ребенка. Из леса ему вторил волчий вой. Волки бродили где-то рядом, целая стая, и они, несомненно, ощущали близость людей. Однако не похоже, чтобы эта близость наводила на них страх. Впрочем, подкрадываться они должны были бы молча.

— В подземелье сыро? — спросил Андрей.

— На удивление, сухо. Очевидно, это зависит от почвы.