Стефан Гейм - «Крестоносцы» войны

— Давно вы покинули ряды немецкой армии, майор Дейн? — спросил Уиллоуби.

— Полтора года назад, — сказал Петтингер. — Как жаль, что мы тогда же не кончили войну.

— Бросьте шутить, — возразил Уиллоуби. — Ринтелены неплохо заработали на этой войне — и чем дольше она тянулась, тем для них лучше.

Лемлейн поспешил на выручку. — А налоги? — воскликнул он. — А отчисления на армию? Наконец, разруха. При чем мы теперь остались?

Вдова разливала чай в саксонские чашки.

Внимание Уиллоуби по-прежнему привлекал Петтингер.

— Какой пост вы занимали в фирме Ринтелен до войны?

Лемлейн уже готов был снова устремиться в прорыв. Но Петтингер предупредил его.

— Видите ли, формально я, кажется, числился одним из членов правления. Но меня больше всего интересовало искусство — живопись, скульптура. Я путешествовал, был в Италии, Англии, Франции. Должен вам сказать, подполковник, — в голосе его появились бархатные ноты, — мы с Памелой женились по любви. — Он взял ее руку и нежно погладил. — Покойный Максимилиан фон Ринтелен всячески старался сделать из меня делового человека. Но, — он с улыбкой покачал головой, — мне всегда казалось: зачем иметь много денег, если тратить их только на то, чтобы нажить еще больше?

Из-под полуприкрытых век он зорко наблюдал за Уиллоуби. По-видимому, американец успокоился, убедясь, что со стороны наследника мужского пола его замыслам ничего не грозит.

Уиллоуби взял предложенную ему чашку, отпил глоток эрзац-чая и невольно поморщился. Это была идея Лемлейна — заварить эту гадость. Главноуправляющий стремился произвести именно тот эффект, который и был достигнут, — продемонстрировать былое великолепие, будущие возможности и нынешнюю нужду.

Эрзац-чай расположил Уиллоуби к большей бесцеремонности.

— Вы проиграли войну. Вам отлично известно, как вели себя ваши в побежденных странах; майор Дейн может это засвидетельствовать. В сущности, мы имеем полное право так же вести себя здесь.

Ни Петтингер, ни Лемлейн ничего на это не ответили; Памела поила чаем больного. Взгляд Уиллоуби остановился на вдове; в конце концов именно она возглавляет семейную корпорацию.

Вдова прочирикала:

— Мы в ваших руках. — По-английски она говорила медленно и с запинкой, и казалось, будто она очень старается, чтобы угодить гостю.

— Я назначаю вашего управляющего, Лемлейна, мэром города. Отсюда вы можете заключить, что мы не склонны злоупотреблять своим положением.

— Еще чаю? — предложила вдова.

— Нет, благодарю вас.

— Может быть, печенья?

Уиллоуби взял штучку печенья. У него был вкус соломы.

— Из чего это сделано?

Вдова сказала:

— У нас плохо с питанием. — И, перехватив взгляд Уиллоуби, словно прикидывающий ее вес, добавила, краснея. — Я — больной человек.

— Простите! — сказал Уиллоуби.

— Ах! — сказала вдова. — Вы нас совсем придавили к земле. Не знаю, как нам удастся подняться.

Петтингер медленно качал головой, разыгрывая утомление. И думал: какой это был мудрый шаг — укрыться в этом доме. Американский бизнесмен в мундире, сидящий сейчас против него, послужит самой верной гарантией его безопасности, идеальной ширмой, за которой он будет делать свое дело.

Уиллоуби выпрямился в кресле.

— Мистер Лемлейн, вы разъяснили членам семьи Ринтелен трудности положения фирмы?

— Мне кажется, фрау фон Ринтелен в курсе — более или менее…

— В таком случае разрешите мне уточнить, — сказал Уиллоуби, поглаживая свой двойной подбородок. — Эта война была тотальной войной. В наших рядах имеются люди, которые склонны рассматривать деятельность Ринтеленов в таком же свете, как — ну, скажем, деятельность Гиммлера или Штрейхера…

На мощных руках вдовы зазвенели браслеты.

— Но как же можно! — чирикнула она. — Мы ведь никогда не вмешивались в политику. Что мог делать мой муж? Отказываться от правительственных заказов? Чтобы Геринг конфисковал все его имущество? Чтобы его самого заперли в концентрационный лагерь?

Петтингер сказал: — Папа всегда держался корректно.

— Я понимаю, — сказал Уиллоуби. — Герр фон Ринтелен стремился сохранить то, что имел, но именно потому вам сейчас грозит опасность это потерять. Как вы думаете, сколько американцев погибло от продукции ринтеленовских заводов?

— Вы ведь не судите немецких солдат за то, что они в вас стреляли? — вступился Лемлейн. — Они только выполняли приказ.

— Не судим, но сажаем за колючую проволоку, — сухо возразил Уиллоуби.

Петтингер был спокоен; он видел, что его убежищу ничто не угрожает. Если среди американцев и есть люди, которые так смотрят на немецких промышленников, то эти люди не пользуются властью — иначе они овладели бы ринтеленовскими заводами в тот самый день, когда их войска заняли Креммен.

— Если вы явились, чтобы арестовать меня, — тоном героини произнесла вдова, — я готова.

Уиллоуби удивлял звук ее голоса. Казалось, это вовсе не она говорит, а где-то в ее огромном животе спрятан музыкальный ящик.

— Я уже сказал, что понимаю ваше положение. И что я отношусь к вам без предрассудков. Если нам удастся достигнуть взаимного понимания, Лемлейн будет сделан кремменским мэром. Если нет — вы рискуете потерять все, даже этот дом.

Лемлейн сказал:

— Мы — побежденные. Мы готовы на все — в пределах разумного.

— Правильная постановка, — сказал Уиллоуби. — А вы что скажете, сударыня?

— То же самое.

Уиллоуби был удовлетворен.

— Заводы принадлежат целиком семейству Ринтелен?

— Да, — с гордостью сказала вдова.

— Это плохо, — заметил Уиллоуби.

И Петтингер, и Лемлейн насторожились. Оба понимали, что вот теперь Уиллоуби подходит к сути дела. Памела вдруг почувствовала к нему ненависть. Ее рука сжала руку Петтингера и ощутила ответное пожатие.

— Вы сами должны понимать, — продолжал Уиллоуби, — что в наши дни любое немецкое предприятие представляет весьма ненадежную ценность. Мы можем отнести его к военному потенциалу Германии — и разрушить, можем включить в список репараций… Вам необходимо иметь кого-нибудь за границей, кто был бы заинтересован в делах фирмы…

— Делакруа! — вскричал Лемлейн.

Уиллоуби едва не подскочил на месте. Он все это время ломал себе голову, как бы подипломатичнее навести разговор на «Амальгамейтед стил»; но это даже лучше. Сохраняя невозмутимость, он спросил:

— А что Делакруа?

Но Лемлейн уже опять приуныл:

— К сожалению, это дело прошлое. Когда наши войска заняли Париж, герр фон Ринтелен поехал туда и имел свидание с князем Яковом Березкиным — вы знаете, кто такой князь Березкин?

— Слыхал о нем, — усмехнулся Уиллоуби. Петтингер завозился под своими пледами. Париж, дни победы и дни отступления, Березкин и Сурир… Ему вдруг тоже захотелось сказать, как вдова: «Ах, вы нас придавили к земле».