Фриц Вёсс - Вечно жить захотели, собаки?

В половине шестого я еще разговаривал с Полльнером в подвале.

— Мы не можем тебя сменить, Эмиль, — сказал он. — Я пытался, выползти из подвала. Полчаса до этого лежал в грязи. Как только поднимешь нос, сразу получишь пулю в лоб!

— Тогда оставайтесь и сидите там. Я уж продержусь! — приказал я. — А потом все. Связь с подвалом в порядке, аппарат звонит, но никто не отвечает. Ведь там были несколько пехотинцев. Все или убиты, или взяты в плен — или вовремя успели смыться. Но они были, мне сказали об этом. Может быть, они просто не успели? У меня не было времени на размышления, нужно было что-то делать. Иваны мне очень здорово разбили и засыпали блиндаж. В темноте я выполз, чтобы осмотреться. Вокруг слышались разговоры — но все по-русски! Примерно в сотне метров от меня как раз Иваны разворачивали минометную батарею и сразу начали стрелять.

Иваны, которые бродили вокруг, несколько отползли, и я смог добраться до подвала. Они его обстреляли. Вход был опять засыпан. Я осторожно убрал несколько кусков земли и на животе вполз вниз. Пахло свежей кровью. Кто-то еще стонал.

Я зажег фонарик. На бетонном полу они лежали в луже крови и уже не шевелились, все трое рядом. И хотя все в подвале было разбито, на столе стояла керосиновая лампа и горела. Я хотел ее погасить и сбежать. Но тут один захрипел. Я наклоняюсь над ним. Это Плауц, унтер-офицер из пехоты, которого вы видели у нас.

Он смотрит на меня так, будто это я виноват. Туловище согнуто, а грудная клетка, ребра, наверное, большим осколком, пробиты посередине, как мясо с костью на столе у мясника. У Герхарда осталась ровно половина лица вместе с носом, серая, без единой царапины, а другой половины просто нет, череп опустошен вплоть до кости!

Виссе словно пытается защититься рукой от видения. Ему совершенно не хочется знать все так подробно, хочет сказать он, но Куновски, сотрясаясь от ужаса, продолжает говорить, словно в бреду — и замолкает, смотрит широко раскрытыми глазами на отмахивающегося Виссе. Ему нужно выговориться, излить весь тот ужас, который он видел, иначе он лишится рассудка.

— Один топчан, от него остались только щепки, а посреди них у стены сидит Вилли и хрипит. «Вилли!» — окликаю я его. Он еще узнает меня и с хрипом произносит несколько слов. Но понять ничего уже нельзя. У него разорван живот, кишки висят наружу на край топчана до пола.

Я наклоняюсь над ним и чувствую, как что-то скребется у моих ног. Это было самое ужасное. Крысы! Они меня даже не боятся. Вилли еще жив, еще в сознании, а эти твари уже жрут его внутренности.

Я взбешенно свистнул, одна из тварей попала мне под сапог, я наступил на нее. Я словно с ума сошел, рванул автомат и хотел пристрелить этих тварей, когда вдруг за моей спиной по лестнице покатились камни. Погасить свет означало привлечь к себе внимание. Они, должно быть, заметили свет, поэтому стали спускаться в подвал. Два Ивана, с автоматами наперевес. От лампы было не слишком светло. Я забился в темный угол напротив входа, с автоматом на груди.

Они стояли и осматривались. Я боялся, что они услышат, как стучит мое сердце, так оно громко билось. Только бы они не делали глупостей. Одному из них было жутко, и он хотел скорее выйти оттуда. Другой был упрямый, он взялся за ручную гранату. Тут я вырвался из угла и нажал на спусковой крючок, пока автомат не перестал стрелять, и они повалились на пол. Я только помню, что я вставил в автомат новый магазин, оттащил от выхода обоих русских и хотел уже подняться вверх, но было уже поздно. Несколько русских, которые ждали на улице, сразу ушли в укрытие. Я видел, как они исчезают за руинами во дворе, и опять полетели ручные гранаты. Мое счастье, что подвал был завален мне до пояса. Гранаты просвистели над всем этим мусором, и осколки и взрывная волна ушли наружу. Тут они насторожились. Несколько подползли, чтобы взорвать подвал. Я подпустил их на несколько метров, и прежде чем они бросили гранаты, выстрелил из автомата. Двое еще остались лежать у входа. Потом какое-то время было тихо. Я видел через вход кусочек неба и звезды — и первый раз за десять лет молился: «Господи, помоги мне!»

Примерно через четверть часа они подошли с громкоговорителем и начали вещать на всю округу.

— Вахмистр Куновски, мы требуем, чтобы вы вместе с вашими людьми сдались. Все вокруг в наших руках. Вы находитесь на русской территории на заброшенном посту. Немецкая линия обороны разбита, и немецкие солдаты бежали. Вахмистр Куновски, сдавайтесь! — Я, конечно, молчал. Они думали, что у меня еще осталась боевая группа. Откуда только они узнали мое имя? Может быть, от одного из наших солдат, которого взяли в плен.

Они еще раз пытались по громкоговорителю.

— Камрады, неужели вы хотите бессмысленной смерти вместе с Куновски? Если ваш вахмистр, собака Куновски, не сдастся, то пристрелите его, спасайте свою жизнь и сдавайтесь.

Как не было грустно и жутко, как бы я не перетрусил, все равно невольно рассмеялся.

— Если вы не сдадитесь через пять минут, ваш бункер будет взорван! — и они отошли вместе с громкоговорителем. Я не шевелился, посмотрел на часы и зарядил пистолет.

Потом они стали подходить сбоку с готовыми зарядами. Как это они сразу не додумались? Пока я раздумывал, весь спуск в подвал взлетел на воздух, и меня совершенно засыпало. Я уже не мог выйти, а они не могли войти. Я даже не знал, отошли они или остались.

В подвал свалилась половина парадного. «Теперь отсюда не выбраться», — подумал я. Похороненный заживо, мне только оставалось умирать здесь с голоду. Было три часа утра, когда Вилли сделал последний вздох, а потом ничто уже не шевелилось. Пока он стонал, у меня хотя бы было ощущение, что я не один. Теперь, когда он |умер, меня охватил страх. Я посчитал, сколько времени пройдет, прежде чем я умру от голода или сойду с ума — вместе с мертвецами, погребенный заживо в этом подвале!

В лампе было еще немного керосина. Я боялся темноты и застрелился бы, если бы не включил свет. Я не хотел, но вынужден был смотреть на мертвецов. Меня тошнило, и хотя вечером накануне я ничего не ел, меня вырвало до зеленой желчи.

Мне было жутко прикоснуться к Вилли. Растянувшись у стены, одним ударом ноги, я столкнул его с топчана. Там было три или четыре одеяла. Я сел на разломанный топчан, подтянул колени к подбородку и завернулся в одеяла. Они давили мне на плечи, как будто весили сто килограммов, так я ослаб. Одно я натянул себе на голову и на лицо, чтобы ничего не видеть. Я слушал, как шуршали крысы, вгрызаясь в мертвые тела, как они чавкали. Иногда я слышал, как какая-нибудь тварь вставала на задние лапы у топчана и нюхала меня.

Быть сожранным крысами, даже если ты до этого застрелишься! Я больше не мог и тупо стрелял из автомата в пол перед собой! Должно быть, одну крысу я задел. Она пронзительно взвизгнула, остальные помчались через весь подвал. Через некоторое время снова раздалось шуршание, и они появились снова. Должно быть, их было много, или я просто уже сходил с ума и у меня были галлюцинации. Несколько крыс прыгнули ко мне на топчан. Я чувствовал их вонь, ощущал, как они сторожат меня своими острыми круглыми глазками. Одна такая тварь подпрыгнула и задела меня. Я, как сумасшедший, бил автоматом, и потом помню только, как говорил себе: «Господи Иисусе, прости меня за то, что я не молился тебе! Господи Боже, прости меня, что я не молился тебе!» Я повторял это однообразной молитвой до тех пор, пока не уснул.