Фриц Вёсс - Вечно жить захотели, собаки?

Пливье понял свою ошибку и размышляет. Этот молодой капитан вызывает у него интерес. Он мог бы ему кое-что предложить: хорошее питание, выпивку, теплый ночлег. Если бы капитан на это согласился, набил бы себе брюхо, отогрелся бы и за это выдал бы ему какую-нибудь страшную историю, сочиненную им самим.

Пливье выбирает другой путь: капитана, который и так в достаточно жутком положении, раздавить, разорвать, как конверт, разоблачить и проникнуть в его сокровенную суть.

— Что за человек вы были до вступления в армию?

Комиссаршу зовут к телефону, и она выходит из комнаты.

Пливье оставляет капитана на время наедине с самим собой, отходит в сторону, к печке, возле которой греется.

Виссе принял решение не отвечать на вопросы этого Пливье.

В 1940 году он, свежеотлакированный лейтенант, покинул военное училище… В Сталинграде весь этот блеск сначала потускнел, потом слетел защитный слой лака, и сам он стал пористым, как штатский, — вопросы то и дело проникают в него через эти поры и требуют ответа.

Солдаты смотрят и маршируют только внеред и думают они только о том, что впереди. Команды «Назад шагом марш!» не существует.

Воспоминания мучительны. Начало 1938 года, Вена. Гимназист Виссе, последний семестр. Он — высоко вымахавший, живой парень, без комплексов, веселый. Жизнь прекрасна. Мать души в нем не чает, и судьба подарила ему способность легко вызывать симпатию и благосклонность.

Все то, что прячется в глубине его чувств и побуждений, он скрывает от назойливого любопытства чужих.

Пливье замечает, что хотя бы побудил молодого человека задуматься, вспомнить, и хочет ускорить этот процесс, заставить его размышлять.

— Из какой вы среды, каковы были ваши жизненные обстоятельства?

Из среды чиновничества довольно высокого уровня. Стиль жизни и сословное сознание — все строго по предписанию. Поколения, служившие государству, без философствований или сверхтщеславных мечтаний, в самоограничении шли по надежному предписанному пути, рассчитывая лишь на достижимые высоты.

Ничего этого молодой капитан не сообщает Пливье.

— Вы были национал-социалистом?

Виссе продолжает молчать, только отрицательно покачивает головой.

Как говаривал дядюшка, чьи взгляды весьма высоко ценились в семейном кругу: «Национал-социализм — это для тех, у кого нет корней, а традиции семьи Виссе пока тверды, как крепость; он для тех, кто сбился с пути, а у членов семьи Виссе путь обозначен раз и навсегда. Он для авантюристов и фанатиков, для тех, у кого ни силы, ни власти, для парвеню, которые любой ценой хотят приобрести влияние. Он мог бы подходить для мечтателей и фантазеров, если бы чувство прекрасного не было так замутнено…

Национал-социализм слишком криклив и назойлив, он неприемлем, и ему не место в обществе, он не для зрелых людей, это движение для подростков, которым надо излить свой телячий восторг!»

Тем самым все было решено.

Семья молодого Виссе, а значит, и он были в том лагере, в котором не поддерживали Гитлера.

Пливье не торопит молодого капитана.

Его следующие вопросы — редкие по тону и формулировкам:

— Что заставило вас преодолеть свое нежелание и сопротивление и стать солдатом Гитлера?

Я пошел добровольцем, кандидатом в офицеры в немецкий вермахт, а не в СА или СС.

Наличие партийного билета и поведение в партийном духе вовсе не были рекомендацией для вступления в вермахт…

— Может быть, вас привлекли хорошие профессиональные перспективы, возможность продвижения по службе?

Это был путь с помощью способностей и собственных усилий добиться оправдания своего существования и найти признание.

— Ваше сопротивление против нацизма было вызвано чисто внешними влияниями или также внутренними чувствами и инстинктом?

Там, где они нарушали человеческие права, человеческое достоинство и приличие, я испытывал к ним неприязнь!

— Действовала ли на вас, человека молодого и способного восторгаться, их фразеология?

Фразеология? Молодежь легковерна и нуждается в высоких ценностях и образцах для подражания!

— Что подготовило ваше внутреннее изменение — осуществление велико-германской мечты, восторженный немецкий дух, внушенный вашими учителями?

Так было и с большинством моих однокашников. Многие учителя думали и чувствовали в велико-германском духе и воспитывали доверенную им молодежь в этом смысле.

Мне даже угрожали и подвергли аресту за то, что я не был душой и телом предан Гитлеру.

— Признавали ли вы, несмотря на протест и некоторое несогласие, цели Гитлера и моральное оправдание его дел — исправить причиненную немецкому народу несправедливость и вступиться за справедливое в своей основе дело?

Это признавали даже англичане, французы и американцы. Национал-социализм был вынут из купели союзниками в Версале, и его основателем является Клемансо, а не Гитлер!

— Вас привлекла просто солдатская профессия или вы хотели стать немецким офицером?

Поскольку я вступил в немецкую армию, я стал немецким офицером.

Пливье еще пережидает сколько-то времени, наблюдая, как действуют его вопросы на молодого капитана.

— Мои вопросы и ваши ответы не будут протоколироваться, как положено, и вам это не принесет никаких неприятностей!

Я знаю, тот факт, что я говорю по-немецки, не означает для вас, что я тоже чувствую себя немцем.

— Я пережил Сталинград с совсем другой стороны… Я хочу написать об этом книгу… по-немецки и для немцев!

Для молодого капитана этот Пливье — предатель, и, презрительно усмехаясь, отвергая попытки втереться в доверие, он осматривает его с ног до головы.

Пливье устало возвращается к столу, вынимает несколько листков чистой бумаги, протягивает их капитану и кладет сверху карандаш.

— Может быть, вам будет легче написать об этом. Можете не давать мне это читать… Жаль!

И Виссе понимает в этот момент, что с этим человеком.

Движимый ли любовью или ненавистью, он человек, которому пришлось много страдать.

Прошло пятнадцать лет, прежде чем эта книга была написана.

Речь в ней не о победах, не о боевом духе и тем более не о смельчаках. Эта книга о простом солдате, обо всех испытаниях, которые выпали на его долю. Не дать забыть обо всем пережитом — вот высший и главный смысл того, о чем здесь рассказывается.

Харьковская опера, здание, сохранившееся еще с царских времен, находится на Сумской улице. Не бегущие из города советские войска, а, как и всюду, гиены из числа городских жителей, в перерыве между боевыми действиями, разграбили все, что не успела уничтожить война; многое растащили бессмысленно и нанесли театру тяжелейший урон.

Вскоре после боев немцы быстро все восстановили и взяли на содержание украинскую труппу, которая осталась в городе.