Филипп Капуто - Военный слух

Так начались три недели неразберихи, когда нас то поднимали по тревоге, то объявляли отбой, то приводили батальон в боевую готовность, то выводили его из этого состояния. Роту «Чарли» снова отправили в леса, ещё на два дня учений. Выглядело это как репетиция перед спектаклем с боевыми патронами, в котором нам предстояло сыграть свою роль где-то в конце месяца. Пока мы сидели в гарнизоне, было ясно и тепло, но тут погода стала промозглой, и мы смогли ещё немного попрактиковаться в том, как жить в ужасных условиях. Тем не менее, все во взводе были исполнены энтузиазма, за исключением сержанта Кэмпбелла.

— Я семнадцать лет уж этим занимаюсь, — сказал он, когда мы пересекали под дождём заиленный оранжево-розовый ручей. — Староват я для этой бойскаутской херни, лейтенант. Вернуться бы в Пэррис-Айленд, дослужить до двадцати лет и слинять ко всем херам. Хоть поживу наконец со старухой своей и детишками.

— Да блин, тут всего-то красная глина, сержант Кэмпбелл, — сказал Брэдли, шагавший за нами. — Нам со стариной Дином пройтись по ней всё равно, что домой из школы пробежаться.

— Я к лейтенанту обращался, говнюк.

— Так точно, сэр, сержант Кэмпбелл.

— Как я говорил, лейтенант — дослужить до двадцати и свалить. Я ведь в Южной Каролине восемьдесят акров прикупил, там на пенсии и обоснуюсь.

Я засмеялся: «Дикий Билл Кэмпбелл, помещик».

— Валяйте, сэр, смейтесь. А я свалю со службы, поступлю в полицию, и с ихней зарплатой да моей пенсией жизнь у старины Дикого Билла будет охереть как номер один, а вы, говнюки, так и будете тут говно месить.

— Не, бля, — раздался чей-то голос. — Я его месить буду ровно сколько положено. Я-то нихрена не лайфер.

— Да тебя в лайферы никто и не возьмёт, дубина сраная.

Завершив учения форсированным маршем в десять миль, мы ввалились в главные ворота базы с воинственными видом и намерениями. Но 24-го батальон всё так же торчал на Скале. Больше недели приказы то отдавались, то отменялись. Нам сказали, что операцию в Дананге отменили, и мы всё-таки отправимся в Гонконг. Затем нам сообщили, что Первый Третьего должен приготовиться к высадке на аэродроме Дананга, намеченной на 1 марта. С первого числа вылет перенесли на третье, с третьего на пятое, а потом и вовсе отменили. Со слов тех, что «говорят», этих никому не известных источников, доносящих до военнослужащих правду, полуправду и враньё, батальону предстояло оставаться на Окинаве до 8 апреля, после чего отплыть на Филиппины.

Не знаю даже, были эти регулярно отменявшиеся приказы заранее запланированным средством введения противника в заблуждение, или просто примером неразберихи, предшествующей большинству крупных военных операций. Если верно первое, то в заблуждение были введены именно мы, и никто другой. Девки в барах Хереко, эти извечные источники точной развединформации, безутешно сокрушались по поводу нашего грядущего отъезда. «Вы из Первого Третьего батальона, ехать Вьетнам скоши-скоши. Я тебе не врать. Может сайонара вся Третий морской пехоты. Номер десять (хуже всего), нет деньги Хенеко, нету джи-ай тута». Ещё одно знамение грядущих перемен появилось в газете на английском языке, издававшейся на острове. В ней сообщалось, что из Сайгона в Дананг перебрались шестьдесят проституток «в ожидании американских морпехов, которые, как говорят, должны туда прибыть». Были и другие, более серьёзные сообщения, свидетельствовавшие о том, что южновьетнамская армия, АРВ, находится на грани сокрушительного поражения. В новостях в газете «Пасифик старз энд страйпс» и в радиопередачах радиосети вооружённых сил нудно перечислялись один разгром за другим: заставы захватывались, колонны, вышедшие на их спасение, попадали в засады, аэродромы подвергались нападениям и обстрелам.

Несмотря на все эти признаки, мы уже и не ждали, что нам когда-нибудь придётся повоевать. Придя к выводу, что последние случаи объявления тревоги были просто тренировочными, для проверки «боевой готовности» батальона, мы успокоились и приготовились и дальше сидеть в заключении на Скале. Снова воцарилась скука, и боролись мы с нею обычными средствами. В воскресенье 9 марта не менее половины офицеров и солдат Первого Третьего гуляли в отпуску, известном как «I-and-I», то бишь «вступление в половую связь и употребление спиртных напитков» [20] Официально отдых во время увольнения или отпуска называется R and R, т. е. «отдых и восстановление сил», здесь Капуто приводит «народное» название с заменой букв — АФ в Кине и Кадене, в Ишакаве и Нахе, в городе Чайного домика августовской луны.

Среди тех, кто остался тогда на базе, был Глен Леммон, дежурный по батальону. Вскоре после полудня в штаб, где сидел Леммон и, позёвывая, делал записи в журнале, пришло сообщение. Он его прочитал и, моментально выйдя из летаргического состояния, поднял трубку и позвонил командиру батальона подполковнику Бейну.

Когда Леммон поднял трубку, мы с Мэрфом Макклоем сидели на веранде офицерского клуба, попивая пиво и любуясь открывавшимся оттуда видом. Клуб располагался на вершине высокого холма, и пейзаж под нами выглядел совсем как сцена из фильма «Тихоокеанская история», не хватало только Эзио Пинзы, поющего песню Мэри Мартин. Бирюзовая лагуна блестела в солнечных лучах, рыбаки с кожей цвета красного дерева взмахивали вёслами в своих яликах, скользивших по её неподвижной глади, а за барьерным коралловым рифом до самого горизонта простирались сверкающие воды Восточно-Китайского моря. Мы наслаждались жизнью, уютно устроившись в шезлонгах. Солнце пригревало наши лица, и ледяное пиво холодило руки.

«Вот это жизнь, Пи-Джей!» — сказал Макклой. В клубе зазвонил телефон, на веранду выскочил уроженец здешних мест Сэмми, управляющий клубом, и громко объявил: «Любой офицер из батальона Первый Третьего, срочно позвонить дежурному!». Макклой вызвался сходить. Я решил было, что там ничего серьёзного — наверно, в солдатском клубе опять дерутся, но Мэрф вернулся с покрасневшим лицом, как будто охваченный лихорадкой. В некотором смысле так оно и было.

— Пи-Джей, это Леммон звонил. Он сегодня на дежурстве, и только что принял сообщение. Идём на юг.

— Что?

— На войну идём! — сказал он так, что казалось, речь шла о самом что ни на есть чудесном событии, которое может выпасть на долю человека. И быстро выбежал из клуба.

Без малого месяц ложных тревог приучил меня с осторожностью относиться к подобным новостям, поэтому я зашёл в клуб, чтобы лично позвонить Леммону. Он заверил меня, что это не пустышка, что сообщение лежит у него на столе: Первому Третьего приказано вылетать на юг. Сегодня же ночью мы должны вылететь с базы ВВС Кадена и утром высадиться в Дананге. «Завтра утром — Дананг!» Эти слова моментально вывели меня из заторможенного состояния, в котором я находился после выпитых на жаре шести порций пива. В голову ударил адреналин, руки задрожали, я ощутил пустоту в желудке — как в лифте, который слишком быстро пошёл вниз.