Филипп Капуто - Военный слух

На базе в Футеме мы снова застряли надолго. Солдаты сошли с машин и сложили своё оружие на поле у взлётно-посадочной полосы. Усевшись спиной к спине или улёгшись, положив головы на рюкзаки, они отдыхали на травке. В предрассветной темноте мерцали огоньки сигарет. Штаб батальона временно обосновался в помещении штаба базы. Делать мне было нечего, я зашёл туда за бутылочкой «Кока-Колы». Там царил самый настоящий бедлам. Звенели телефоны, штабные офицеры и писаря суетились со своими бумажками. Подполковник Бейн, здоровенный мужик, который из-за бронежилета казался ещё здоровее и походил на футболиста-полузащитника, сказал кому-то по телефону: «Пусть они лучше скажут, летим мы или нет». Вот же чёрт, подумал я, неужто снова ложная тревога? Ко мне подошёл какой-то капитан и спросил, чем я сейчас занимаюсь. Я опрометчиво ответил, что ничем.

— Отлично. Вот перечень транспортных средств, а вот — сказал он, как мне тогда подумалось, непонятно зачем, — мелок. Находишь указанные машины, и на каждой отмечаешь мелом центр тяжести. Ставишь крестик, под ним пишешь «ЦТ».

— Есть, сэр. А где у них центры тяжести?

— Там жёлтой краской указано: «ЦТ». Увидишь.

Я чуть не задал вполне логичный вопрос: зачем отмечать центры тяжести, если они уже отмечены? Но служил я уже не первый день, и по тону капитана понял, что его приказ обсуждению не подлежит.

Едва я приступил к выполнению этого непростой и важной задачи, как над полем разнеслась уже привычная команда: «По машинам!» Что ж, центрам тяжести суждено остаться неотмеченными. Я побежал к своему джипу, но обнаружил, что его занял майор из штаба. Вышестоящий начальник вручил мне мой рюкзак, и на лице его читалось: «чем выше звание — тем больше привилегий, лейтёха». Я забрался в трёхосник, в котором ехало отделение Гонзалеза. Демократичное уравнение в правах командира и подчинённых было встречено с восторгом: «Ух ты, лейтенант с солдатским сбродом поедет, — сказал кто-то из бойцов. — Расчистите там место лейтенанту». Солдаты подвинулись, освободив проход в лабиринте из снаряжения. Я пробрался вперёд и опустился на пол, прислонившись спиной к задней стенке кабины. Пахло ружейной смазкой, потом, кожаными ботинками и брезентом. Водители грузовиков снова запустили двигатели. «Зашибись, поехали», — сказал Гонзалез, левую ступню которого вскоре искромсает противопехотная мина.

Здоровенный сержант, проходя мимо нашего грузовика, крикнул: «Э, второй взвод, нах, к свиданью с вьетконговцами готовы?»

— Ясный хрен.

— И что вы будете с ними делать?

— Мудохать и считать!

— Ясный хрен, — ответил сержант. Это был энергичный человек, могучего телосложения, а в июне пуля снайпера разворотит его позвоночник, и его парализует ниже пояса.

Но всё это было впереди. А пока что, сидя в грузовике с бойцами отделения Гонзалеза, трясясь вместе с ними в кузове, слыша их шутки и смех, я испытал доселе не знакомое мне чувство любви к этим солдатам. Те невидимые нити, что связывали батальон воедино, зацепили и меня. Я впервые назвал в душе этот батальон своим, и ощутил себя самого его частью.

Мы ехали ещё с час или около того, извилистая колонна машин с людьми с урчанием шла вперёд под предрассветным небом. В войсках на марше есть нечто стихийное, внушающее страх. Кажется, что они движутся сами по себе, что их несёт вперёд некая сила, неподвластная людям — даже тем, что отдают приказы, приводящие их в движение. Нас будто бы подхватило течением могучей реки и неудержимо несло вперёд, всё ближе к самолётам, которые унесут нас во Вьетнам, на войну.

Войдя в Кадену, машины запрыгали по широкому полю, колонна рассыпалась на несколько колонн меньшего размера, двигавшихся в ряд. Резко повернув, рванув через поле и неожиданно остановившись у кромки взлётно-посадочной полосы, грузовики подняли с земли удушающую тучу пыли. Перед нами, в серых сумерках раннего утра, стояли грузные самолёты «С-130». На какое-то время воцарилась всеобщая сумятица. Морпехи, сгибаясь под тяжестью навьюченного на них снаряжения, неуклюже попрыгали на землю. Командиры отделений и взводные сержанты размахивали поднятыми руками, выкрикивая команды. «Второе отделение — ко мне, становись… Рота «Чарли» — сюда!.. «Альфа» — справа». Толпа людей, толкаясь, быстро разбилась на ровные колонны. Мы поротно направились к дожидавшимся нас самолётам. Взводы рассыпались и загрохотали по трапам, заходя в развёрстые пасти самолётов. Со стороны они походили на крылатых чудищ, пожирающих карликов.

Мне с моими сорока с чем-то бойцами пришлось делить место в самолёте с несколькими большими ящиками и джипом связистов. Груз были закреплён целой паутиной цепей, и нам пришлось забиться в узкий проход между ними и фюзеляжем. Некоторые из бойцов в изнеможении разлеглись на ящиках, остальные попытались заснуть на полу, используя друг друга в качестве подушек. И тут нам в очередной раз пришлось терпеливо ждать. Назначенное время вылета осталось далеко позади. Поползли слухи о том, что вылет отменят. В конце концов экипаж поднялся на борт, зачитал обычные инструкции о том, как вести себя во время перелёта, и поднял трап. Он закрылся с металлическим звоном, как дверь в тюремной камере. Затем самолёт прогрохотал по взлётно-посадочной полосе и поднялся в воздух, направляясь на юг над Южно-Китайским морем.

За время пятичасового перелёта мы попытались по мере сил отдохнуть. В памяти сохранилась картина: смешавшиеся в кучу люди, оружие, оборудование, юный морпех, который курит, погрузившись в размышления о чём-то своём, другой морпех — свернулся как зародыш, набросив на себя бронежилет вместо одеяла, чтобы укрыться от холода, присущего большой высоте; помню Джеймса Брюса, лежащего совершенно неподвижно, полуоткрыв рот — так же он будет лежать через шесть месяцев, когда его настигнет смерть.

Замигал предупредительный сигнал. С-130 круто спикировал, чтобы не попасть под огонь зенитной артиллерии, совершил посадку и вырулил на стоянку. «По коням, второй», — сказал Кэмпбелл. — Приехали». Взвалив на плечи рюкзаки, бойцы, разминая ноги, дожидались открытия трапа. Затем неуклюже, как средневековые рыцари в броне с головы до ног, они сошли на землю и построились возле серого ангара с металлическими стенами. Было жарко, сыро и облачно. На южной границе аэродрома, за несколько сотен ярдов от нас, я различил группу маленьких морпехов, устанавливающих палатку для отделения. Вертолёты, доставлявшие грузы с места высадки Третьего Девятого, порхали вокруг гладкого хребта высоты 327, этой геологической несуразности, торчавшей посреди рисовых чеков к западу от базы. Далеко от нас возвышалась зеленовато-чёрная стена Аннамских гор, вершины которых терялись из вида за облаками, которые стремительно неслись по небу.