Филипп Капуто - Военный слух

— А если не наши?

— Тогда нас, может, разорвёт всех на хер. Пробуй дальше.

— Дельта-6, Дельта-6, я Баунд Чарли-2, вызываю Баунд Дельту-6, приём.

Слабый голос, прерываемый помехами, прохрипел из трубки:

— … два… позиция… приём.

— Дельта-6. Связь неустойчивая. Прошу повторить.

— Я Дельта-6… вашу позицию… приём.

Я взял трубку и передал наши координаты, надеясь, что голос в трубке принадлежал не какому-нибудь вьетконговцу — они иногда прослушивали наши радиопереговоры.

— Слушайте, Дельта-6: у нас тут снаряды рвутся, менее чем в пятидесяти метрах от указанной позиции. Возможно, это Виктор Чарли, его стодвадцатки или ракеты. Передаю запрос: это не наши пушкари? Если наши, то прикажите им прекратить огонь.

— Второй, слышу вас… прошу всё повторить…

— Прошу повторить, Дельта-6. — Разорвался ещё один снаряд. — Дельта-6, прошу повторить.

— …повторить всё после «рвутся», Чарли-2, приём.

— Повторяю, снаряды рвутся… — Четвёртый снаряд ударил в речной берег, и я подумал об огневой группе младшего капрала Смита — они сидели на посту подслушивания неподалёку от того места. — Дельта-Шестой, вы, наверное, слышали последний разрыв. Похоже на миномёты Виктора Чарли, 120 майк-майк [70] мм — прим. переводчика . Передаю запрос: наши пушкари могут вести огонь по окрестностям нашей позиции? Приём.

— Сигнал слабый и неразборчивый, Второй. Прошу повторить всё после «миномёты».

Нецензурно помянув Иисуса Христа, я начал было повторять сообщение, но тут же перекатился на бок, прикрыв руками голову, которую опустил как можно ниже — разве что воды губами не касался. Вопрос о том, наши это снаряды или снаряды противника, потерял уже какую бы то ни было практическую ценность, потому что на нас с бешеным воем уже надвигалась лавина сосредоточенного огня, и кто-то снова завопил «Ложи-и-и-сь!» Казалось, что полёт снарядов длился целую вечность. Очень, очень долго (как нам представлялось) мы слушали, как воет в небе бесноватый хор, тела наши напряглись в ожидании удара, душа ушла в пятки, все мысли на время остановились.

А затем разразилась буря. Снаряды, бившие в землю ярдах в двадцати пяти от окопов, рвались один за другим без перерыва, слившись в один огромнейший взрыв продолжительностью в пять минут. Осколки пролетали над головой со звуком, похожим на звон лопающихся туго натянутых стальных тросов. Мы с Джоунзом, прижавшись друг к другу как двое перепуганных мальчишек, прижались к земле. Я попытался слиться воедино с трясущейся землей, и жалел о том, что окоп мы отрыли всего в три фута глубиной. Я просил бога о том, чтобы он не впускал в мои уши этот рёв. Сделай так, чтобы он прекратился. Ну пожалуйста, господи, сделай так, чтобы он прекратился. Один снаряд разорвался совсем недалеко от нас. Где точно, я не понял. Казалось, что он разорвался прямо у скромного периметра круговой обороны взвода, и я подумал, что сейчас нас выбросит взрывом вон из окопа, прямиком в то смертельно опасное пространство, где осколки, как косы, стригут по воздуху. Земля шмякнула мне в грудь, подбросив меня на дюйм или вроде того, но я будто бы взлетел ещё выше. Я почувствовал, как вылетаю из своего тела и лечу до самых верхушек деревьев. Паря на той высоте, я ощутил неописуемое спокойствие. Я глядел оттуда на вспышки разрывов, но они меня больше не пугали, потому что я стал бесплотным созданием. Я видел себя самого, как я лежу ничком в окопе, обхватив загривок руками. Страх пропал, остались лишь величайшее спокойствие и добродушное презрение к тому ничтожному существу, что скрючилось в окопе подо мной. «А может, я умираю?» — подумал я. Ну что ж, если так, то не так уж всё и плохо. Умирать, оказывается, приятно. Безболезненно. Смерть — прекращение боли. О, Вакха дар бесценный! Вином воспламененный, забудь, сын брани, бранный труд. Смерть — это вино. Это главное слово на букву «С»? самый сильный наркотик на свете, идеальный анестетик.

Затем обстрел прекратился, и душа моя, неохотно покинув покой тех мест, где высоко парила, слетел обратно в тело. Я снова стал полноценным существом. Цельным человеком. Иезуиты в колледже всегда подчёркивали, что иезуитское образование направлено на формирование цельного человека. И, снова став цельным человеком, я представлял собою цель, цельную такую цель.

Я дополз до периметра и окликнул огневую группу Смита.

— Я здесь, сэр, — прошептал Смит.

— Как вы тут?

— Не считая того, что замёрзли, промокли, устали, есть хотим и перепугались все до усрачки, всё нормально, сэр.

— Потерь нет?

— Никак нет, сэр. Я ведь чёрный, вот снаряды меня и не заметили.

Я засмеялся про себя, подумав: «Отличные ребята, лучше не найдёшь. И в перестрелке побывали, и под обстрелом — ещё и шутят по этому поводу».

Взвод вышел из-под обстрела невредимым. На какое-то непродолжительное время наступила полная тишина, затем снова объявились снайперы. «Крэк-крэк-крэк». В сыром рассветном сумраке мы сидели, заваривая в банках пайковый кофе и подёргиваясь, пытаясь согреться. Джоунз продолжал возиться с рацией. Я сидел на бруствере окопа, прихлёбывая кофе. Ко мне подошёл сержант Прайор и плюхнулся на землю рядом со мной. К его губе была приклеена сигарета в жёлтых пятнах от капель пота. Выглядел он так же, как и остальные — запавшие глаза на почерневшем от усталости лице, сплошь распухшем, как и руки, от укусов насекомых.

— Должен сказать, сэр, что вчерашний день и эта ночь — самые длинные в моей жизни. Особенно ночь. Самая длинная ночь в моей жизни.

— Сколько тебе ещё? — спросил я его, будто один заключённый другого.

— Семь-восемь месяцев. Семь-восемь месяцев херни этой. Устал я до чёртиков. Рация заработала, сэр?

— Нет. Связи пока нет.

— Чёрт.

— Без этой рации мы всё равно, что на тёмной стороне Луны.

Прайор безрадостно рассмеялся. «Всё равно, что?» Он по-военному затушил сигарету, распылив по воздуху бумагу и табак, как старик, рассыпающий в парке корм для птичек. «Всё равно, что? А где же мы тогда, лейтенант?»

После получаса безуспешных попыток Джоунз связался с ротой «D». Миллер приказал взводу идти на север, к высоте 92 у подножий гор, и организовать там базовый лагерь для патрулирования.

Добирались мы туда часов шесть-семь. Наша колонна извивалась, пробираясь через лабиринт лощин и оврагов, через болота, где было по колено ила, по узким тропинкам, ведущим сквозь джунгли. Мы шли под непрерывным дождём, и снайперы беспокоили нас непрестанно. На полпути до высоты взводу пришлось остановиться из-за завала из веток и брёвен, которым вьетконговцы перегородили тропу. Завал был устроен в расщелине, где тропу зажимали с обеих сторон крутые склоны холмов, поросшие такими густыми джунглями, что мы не смогли бы продраться сквозь них, будь даже у нас бульдозер. Обойти завал было никак нельзя — надо было подрывать её гранатами. Когда мы с младшим капралом Кроу подошли к ней, я заметил паутинку, блеснувшую в нагромождении веток и листьев. Виднелось лишь несколько дюймов этой паутинки: туго натянутая, она не шевелилась на ветру, продувавшем расщелину. Я похолодел от страха, как будто меня обдали струёй из баллона со сжиженным газом.