Свен Хассель - Дьявольский полк

Он мог заставить нас стоять ночью по горло в ледяной воде, выполняя ружейные приемы, но всегда заботился, чтобы у нас была сухая солома, когда мы возвращались. И горе бывало повару, если он не доставлял еду прямо на позиции, даже под артобстрелом. Старые солдаты ценят такое отношение.

Майк был скотом, но не подлым. Не учинял ничего по злобе или неприязни; все, что он делал, бывало необходимо. И никогда не щадил себя. Он был единственным известным мне майором, у которого не было денщика. Мог в рекордное время наваксить железно-твердые сапоги и сделать их мягкими, как масло. Знал, как очистить траншею от солдат противника связкой гранат; умел делать из огнемета наиболее результативные короткие выстрелы. Когда Майк возглавлял атаку, мы знали, что не подвергаемся особой опасности. Как и все мы, он был трущобной швалью и за отсутствием чего-то лучшего оказался в армии, в полку без боевых почестей. Любимым его развлечением было вызвать кого-то из нас во время переклички и спросить:

— Кто лучшие на свете солдаты?

Мы знали, какого ответа он ждет: «Американская морская пехота», но нам доставляло удовольствие давать другой. Легионер, разумеется, отвечал:

— La Légion Ėtrangère [68] Иностранный легион (фр.). — Прим. пер. .

На это Майк неизменно замечал: «Отбросы из сточных канав Европы», что неизменно заставляло Легионера бледнеть от ярости.

«Барселона» Блом ответил:

— Ingeniero del ejercito espanol [69] Саперы испанской армии (исп.). — Прим. пер. , храбрейшие из храбрейших.

Майк презрительно засмеялся и сказал:

— Я слышал, ты мечтаешь об апельсиновой роще. Как ты оказался на той гражданской войне?

— Я был членом команды одной из тех больших барж, на которых любовницы богачей лежали под тентами и старались забыть своих импотентов-покровителей.

— Трахался ты с ними, фельдфебель?

— Время от времени, герр майор. Я был в Барселоне в тот день, когда генерал внезапно появился на юге. Сперва люди смеялись над ним, считали это шуткой, но на сей раз все оказалось всерьез.

Майор понимающе кивнул.

— И как ты оказался в испанской армии?

— Я был в Барселоне с одним из больших шишек и опомниться не успел, как уже сидел в грузовике со многими другими. Нас отправили в Мадрид, там мы много зубрили наизусть о Марксе и Энгельсе, только в окопах проку от этого было мало. Поэтому однажды мы с приятелем махнули на них рукой. Это было во время боев в университетском квартале.

— Фельдфебель, был ты в бою при Эбро? Вам бы туда всего один батальон наших морских пехотинцев. Они показали бы вам, как нужно сражаться.

Возразить Барселона не потрудился. Такому фанатику не объяснишь, какой ужасной была гражданская война.

— Какова была цена гражданской войны в Испании? — спросил майор Майк.

— Миллион убитых, герр майор.

Больше вопросов Майк не задавал. Миллион убитых много даже для большой страны. Он стоял перед ротой, широко расставив ноги.

— Ни один из ваших полков и в подметки не годится американским морпехам, — хвастливо заявил он. И с гордостью ударил себя кулаком по крепкой груди. — Я, ваш командир, горжусь тем, что служил в морской пехоте США.

Когда мы вернулись работать на танках, Старик сердито фыркнул:

— Майк — опасный тип.

Мы удобно расселись. Порта приготовил для нас сюрприз. Полный фасоли бочонок из-под масла. Мы достали из голенищ складные ложки и вилки. Бочонок поставили так, что все могли дотянуться, не вставая. Фасоль была холодной, но особого значения это не имело.

Барселона достал сигарету и разломил на три части. Они пошли по кругу.

Порта раздал карты.

— Может ли быть что-то приятнее, — с улыбкой сказал Старик, — чем сидеть на холмике посреди болота с бочонком фасоли за приятной игрой в карты, зная, что находишься почти в полной безопасности от снарядов?

Мы согласились, что не может. Если б мы могли сидеть так и дальше, пусть бы война длилась еще хоть сто лет. Большинству из нас не было еще и двадцати пяти. Что такое гражданская жизнь, мы давно забыли. Для нас величайшей роскошью был приличный сортир на каком-нибудь холмике под открытым небом.

Две танковые роты стояли в боевой готовности на виа ди Порта Лабикана.

Из темноты доносились хриплые крики: «Sbrigatevi, per Bacco!» [70] Быстрее, черт возьми! (ит.). — Прим. пер. , и испуганные люди выпрыгивали из крытых грузовиков. Вся местность кишела сотрудниками СД [71] Sicherheitsdienst (нем.). — служба безопасности. — Прим. пер. и их итальянскими прихвостнями; лаяли злобные собаки; плакали дети; маленькая девочка уронила куклу; старуха споткнулась; удары кованых сапог обрушивались на всех без разбора; массивные двери товарных вагонов закрыли и заперли цепями; паровоз выпустил пар.

— Черт возьми, — воскликнул наш музыкант. — В каждом вагоне столько людей, что сесть негде.

— Не бросить ли несколько гранат в этих тварей из СД? — с надеждой спросил Малыш.

— Это ничего не даст ни нам, ни арестованным, — гневно пробормотал Старик.

— Когда брали варшавских евреев, было гораздо хуже, — сказал Порта. — Здесь не пользуются плетьми, только сапогами.

— Почему они не убегают? — удивленно спросил «Барселона» Блом. Подтянули еще несколько товарных вагонов и стали загонять в них молчаливых людей.

— Их всех собираются убить? — спросил трубач, служивший раньше в СС.

— Можешь не сомневаться, — ответил Хайде с грубым смехом. — Отравят газом в Польше.

— Но люди не могут обращаться так со своими собратьями, — наивно пробормотал Старик.

— Неужели ты не знал, — иронично спросил Порта, — что венцом творения является эта тварь, человек?

В ту ночь римских евреев депортировали. Две танковые роты немецкой армии охраняли их погрузку на римском вокзале.

На евреев устроили облаву средь бела дня прямо под окнами Ватикана. Произошла краткая, но яростная борьба на Викола дель Кампаниле, где арестовали старика и двух евреек. Одну из женщин в конце концов отволокли за ноги к грузовику, стоявгиему на виа делла Кончильяцьоне.

За облавой лично наблюдал начальник гестапо в Риме, оберштурмбанфюрер Капплер. Немцы всеми силами старались спровоцировать папу на публичный протест, который явился бы сигналом к тому, о чем мечтали Гитлер, Гиммлер и Гейдрих с тех пор, как пришли к власти: к уничтожению папского престола.

Для Ватикана в то время заявить протест означало решить собственную судьбу. Люди в РСХА сидели у телефонов, готовясь подать кодовый сигнал «Ошейник».

У нас выдалось несколько спокойных дней: мы лишь понемногу окапывались да ставили по ночам мины. Разумеется, небольшие потери время от времени случались, но время это было хорошим, рытье траншей нам ничуть не досаждало. Выдалась только одна скверная ночь, когда на нас внезапно обрушился яростный артиллерийский огонь и мы поползли вдоль своих позиций в неверном направлении. Ошибка стоила нам сорока трех убитых и вдвое больше раненых, но все мы, старые солдаты, вернулись невредимыми. Более того, получили возможность посмеяться над Хайде. Его задело осколком, и блестящие черные волосы, его гордость, исчезли с одной стороны головы. На перевязку громадной раны у нас ушло два свертка бинтов. Хайде пришел в такую ярость, что брань его слышалась за километр. И едва не застрелил Малыша, когда тот притащился с громадным зеркалом, взятым в одном из находившихся неподалеку больших домов, чтобы Хайде мог на себя полюбоваться. Однако зеркало он постарался не разбить. Это означало бы семь лет невезенья. Мы проклинали это зеркало. Оно стало серьезной проблемой. Пытались отдать его, но брать зеркало никто не хотел; в конце концов мы отнесли его в бордель Бледной Иды и с большим трудом прикрепили к потолку в одной из уборных. После этого почувствовали, что проклятье с нас снято.