Абрам Вольф - В чужой стране

Первым проснулся Грудцын. В приоткрытую дверь врывался сноп ярких лучей. Грудцын посмотрел на часы — без четверти девять. Он осторожно, чтобы не разбудить Никитенко, поднялся, выбрался из землянки.

На поляне, окруженной молодым, густым сосняком, отдыхали партизаны. Кто спал, растянувшись на душистой траве, кто курил, беседуя с другом, кто чистил оружие. Грудцын присел рядом с командиром взвода Захаром Старцевым.

— Давно вернулись?

— С рассветом. Опять выскочила проклятая! — Старцев никак не мог продеть нитку в иголку.

— Плохой из тебя сапожник, Захар, — проговорил Грудцын, посмотрев на ботинок. — Дай, я зашью… Так, значит, с рассветом? А почему люди не разошлись по местам?

— Я разрешил. С политруком народ потолковать хочет. Расскажи, Виктор Константинович, что хорошего на свете.

— Хорошего много, Захар. Два дня назад освободили Севастополь. Красная Армия перешла границу Румынии…

Услышав голос политрука, партизаны подсели к нему поближе. Поднялись и те, кто спал.

— Враг уже не в состоянии остановить могучего наступления Красной Армии. Недалек день, когда Красная Армия выйдет к границам Германии…

Сидевший напротив Грудцына пожилой партизан, с добрым, усталым лицом, проговорил убежденно:

— Верьте, ребята, моему слову — быть нам скоро дома. Быть!

— Верно, Иван Федорович! — весело откликнулся его сосед, черный, как цыган, поджарый парень, и озорно подмигнул товарищу: — Посылай телеграмму до жинки, нехай баню топит да пироги печет. Эх, жалко, я не женатый! — Парень вздохнул. — Никто меня, бобыля, не ждет. Ни хаты, ни маты, ни жинки…

— Не горюй, Гриша! — Иван Федорович похлопал парня по плечу. — Со мной поедем. Хату тебе построим, свадебку сыграем. Народ наш, вологодский, хороший…

— А девки у вас гарни?

— Девки-то? Ого, лучше наших девок и не найдешь!

— Ну, тогда пойдет. Едем!

Партизаны шумно, весело смеются. А Иван Федорович, «вологодский старичок», как зовут его в отряде, смотрит на них и как-то по-особенному ласково улыбается. У этого пожилого человека, прожившего трудную, тяжелую жизнь, испытавшего ужасы фашистского плена, душа осталась доброй и мягкой.

Когда смех утих, Захар Старцев проговорил, обращаясь к Грудцыну:

— Я думаю, Виктор Константинович, что гитлеровцы не случайно тянут линию связи на Мазайк, к своим границам. И дороги начали ремонтировать, доты на мостах через каналы ставят. Видать, союзники скоро высадятся. Немцы к боям готовятся…

— Скорей бы уж высаживались! — проговорил коренастый, плотный парень, снимая с ветки дерева свою высохшую одежду. На его смуглом мускулистом теле розовели рубцы. — Уж дадим мы тогда фрицам, так дадим, чтобы тыщу лет помнили… За все сквитаемся! — Светлые глаза парня злобно сверкнули.

— Когда союзники высадятся, мы с тобой, Капишников, не знаем, — ответил парню Грудцын. — Но я так тебе скажу: время настоящих схваток наступило. После сегодняшней ночи начнутся дела…

Грудцын рассказал об операциях, проведенных бригадой, о бое, который вел ночью взвод Акимова.

— Везде Акимов да Акимов, — недовольно бросил Капишников. — Акимову только и доверяют настоящие операции. Конечно, Акимов — герой. Что там наш взвод супротив Акимова… Они мосты взрывают, а нам столбы на дороге валить…

Акимов был любимцем командира отряда Никитенко. Он верил в него, как в самого себя, поручал ему самые рискованные операции, требовавшие особой выдержки, смелости, дерзости. Отчасти это объяснялось тем, что у Никитенко и Акимова много общего. На первый взгляд вяловатый, мягкий, командир был человеком решительным, способным на самый отчаянный риск. Когда другие терялись, не могли выполнить задачу, Никитенко, как он любит выражаться, «брал дело на себя».

Грудцын знал, что партизаны третьего взвода в обиде на Никитенко за то, что он «выделяет» Акимова. С улыбкой посмотрев на Капишникова, на командира взвода Захара Старцева, сидевшего молча, политрук сказал примиряюще:

— Каждая операция, которую мы выполняем, важна.

Конечно, это здорово — ворваться в дом гестаповца или ухлопать немецкого офицера в кафе. Риску много, переполох… А ваша сегодняшняя операция? Вывести из строя многопроводную линию связи — это не менее важно, чем взорвать мост… Вы далеко уходили, Захар?

— Немного до Леопольдсбурга не добрались, — ответил Старцев, оживляясь. — Мы тремя группами работали. Столбов навалили — до черта… У Бохолта на Дядькина натолкнулись. Глядим, весь генштаб опушкой топает. Воронков, Зенков, Коля Боборыкин… Дядькин нас похвалил. Хорошо, говорит, сработали… Он с отрядом Пекшева под Кинрой ходил. Бой, говорит, был крепкий. Карателей распатронили подчистую…

— Тихо! — Капишников предостерегающе поднял руку и, прислушиваясь, рванулся вперед, в чащу. Партизаны схватились за оружие, поднялись.

На поляну, сопровождаемый Капишниковым, вышел мальчик лет двенадцати-тринадцати. Это был Ян — сын бельгийского партизана Тилинса из села Мивэ.

— Что случилось, Ян? Тебя послал отец? — спросил Грудцын.

Ян так запыхался, что не мог говорить.

— Боши… много… там… — он задохнулся, — там… идут…

— Где немцы, в Мивэ?

— Нет, — мальчик замотал головой. — Они приехали в Мивэ на двух машинах. Машины оставили на шоссе… Они идут сюда, к лесу, их много, сорок человек, пулеметы… Я видел…

«Да, отдача быстрая… прочесывают леса», — подумал Грудцын и вопросительно посмотрел на Старцева.

— Распатронить их — и все! — решительно сказал Старцев.

— Правильно, бить надо! — запальчиво проговорил Капишников. — В лесу мы хозяева, не возьмут.

— Буди командира, Захар, докладывай.

Из землянки вышел Никитенко. Щурясь от яркого солнца, окликнул связного.

— Величко, быстро к Акимову! Пусть идет в Мивэ, на опушку…

— Есть!

— За мной!

Партизаны, привыкшие ходить по лесу, выдвигались вперед быстро и бесшумно. Впереди взвода, пригнувшись, как-то по-кошачьи пружиня ноги, шел «вологодский старичок» Иван Федорович. Он пробирался сквозь чащу легко, с большой ловкостью.

Достигнув опушки леса, Федоров осторожно раздвинул ветки и, кинув быстрый взгляд на поле, резко поднял руку. Метрах в двухстах, межой, сильно растянувшись, двигалась колонна немцев. Пересекая поле, гитлеровцы направлялись прямо к тому месту, где находились партизаны.

Никитенко приказал развернуться в цепь и занять широкую канаву, проходившую перед опушкой леса. Канава эта, достаточно глубокая, с насыпью, поросшей травой, служила хорошей защитой от пуль и позволяла скрытно передвигаться влево и вправо.

Партизаны приготовились к бою. От одного к другому шепотом передался приказ: «без команды не стрелять!»

Колонна приближается. Гитлеровцы идут по двое. Сбоку, прямо по полю, шагает офицер — под каской поблескивают очки. Впереди — долговязый солдат с ручным пулеметом.