Франсиско Мероньо - И снова в бой

— Видел Ольгу? — спросил его Рамон.

— Нет… А где?!

— Они в штабе — Ольга и ее мать, обе.

— Мадре миа! — воскликнул оторопевший Макайя.

— Не беспокойся. Уже дали распоряжение их устроить.

Однако на этот раз увидеться им не пришлось. Экипаж самолета, на котором летал Макайя, был занят срочной подготовкой данных для налета на Кенигсберг. Метеорологическая обстановка складывалась сносная: большая часть маршрута до побережья Балтийского моря была прикрыта низкой облачностью, в районах Смоленска и Вильнюса находился снежный фронт, а мощный антициклон шел со стороны Скандинавии на юго-восток. Ко времени полета в район Кенигсберга там предполагалась ясная погода. Ветер, с учетом высоты, должен был благоприятствовать полету. Все, казалось, готово. Дамьян, беспокоясь за Ольгу, рассказал об этом Морозову, командиру экипажа.

— Напрасно волнуешься, — ответил тот, — вернешься и увидишься с женой.

Они взлетели, приземлились еще раз на своей территории, чтобы дозаправиться, и опять взлетели. На высоте пять тысяч метров взяли курс на северо-запад. Ничто не мешало полету: казалось, нет никакой войны. Все было скрыто черным покрывалом ночи. Самолет шел в облаках по приборам. Летчик включил автопилот. Летели долго, по радио слушали радостные вести с фронта из-под Москвы: советские войска наступали, было освобождено более ста населенных пунктов, вперед продвинулись еще на тридцать километров.

Внизу, под крылом, сверкнул в разрыве облаков отсвет от воды.

— Где мы находимся? — спросил Морозов.

— Мы немного уклонились вправо. Сейчас летим над городом Мемель. Через двадцать минут будем над целью.

Морозов отключил автопилот, наклонил самолет на левое крыло и продолжал полет, набирая высоту. Шесть тысяч метров. Макайя сделал расчеты и сказал:

— Пять градусов вправо!

И вдруг воздух наполнился разрывами зенитных снарядов. Прожекторы из городских кварталов и с кораблей ощупывали небо в поисках бомбардировщика, но экипаж, казалось, не обращал на это внимания. Самолет вышел на последнюю прямую, и Макайя положил руку на бомбосбрасыватель.

— Два градуса влево!.. Хорошо, так держать!

Они летели уже прямо над целью, и Дамьян сбросил бомбы. Освободившись от груза, машина как бы в знак благодарности подняла нос к небу. Веселее загудели моторы. Пилот направил самолет на восток. Чтобы скорее выйти из опасной зоны, летчик спикировал, но в самый решающий момент, когда все почувствовали удовлетворение от выполнения задачи и испытывали желание поскорее избежать близкой опасности, прожектор захватил правую плоскость. Другие прожекторы тут же осветили самолет, и он, как звезда, загорелся на ночном небосводе.

Сильный тупой удар вывел из строя левый мотор, и в то же мгновенье всю левую плоскость и часть фюзеляжа охватило пламя. Самолет превратился в горящий факел. Морозов убрал газ, выключил моторы и, маневрируя, пытался сбить пламя, но это не дало результатов. Самолет начал разваливаться в воздухе.

— Прыгать, прыгать с парашютом! — отдал последний приказ командир.

Три парашюта раскрылись в темном небе над территорией врага…

Фашисты долго допрашивали Макайю о его национальности, но ничего не добились. Он молчал. И все же, видимо догадавшись, гитлеровцы через несколько месяцев передали его Франко, и Дамьян Макайя был расстрелян в тюрьме города Барселоны. Об этом стало известно только после войны.

Ольга родила девочку. Долго ждала она весточку от своего Дамьяна, не раз делала запросы и лишь много лет спустя после войны узнала о судьбе своего мужа Дамьяна Макайи.

Рамон Моретонес, друг Дамьяна, летал на ночных бомбардировщиках до самого конца войны и был награжден орденом Красной Звезды и медалями. Рамон отомстил фашистам за смерть своего друга и земляка.

Война в Испании все еще продолжалась. Каталонию уже захватили фашисты. В руках республиканцев оставалась еще центральная часть страны, однако в летной школе в Кировабаде, где обучали летному делу испанских юношей, были прекращены все полеты. Когда прибыл приказ о прекращении полетов, курсанты четвертого выпуска научились летать лишь на У-2.

— Что нас ждет? — спрашивал старший группы испанских курсантов лейтенант Хуан Капдевилья комиссара школы полковника Мирова.

— Мы занимаемся этим вопросом, и на днях он, вероятно, будет решен.

— Пожалуйста, полковник, — попросил Доминго Бонилья, заместитель Капдевильи, — решите его поскорее! Наши ребята очень волнуются, поползли различные слухи, а это хуже всего.

В один из весенних дней, когда тяжелые облака ушли за горизонт, комиссар собрал во дворе школы двести курсантов. Туман рассеялся. Пригревало солнце.

— Товарищи! — начал свое выступление полковник Миров, обращаясь к курсантам, которые смотрели на него с тревогой. Голос их комиссара сегодня звучал гораздо строже, чем обычно. Все напряженно ждали, что он скажет о положении в Испании. — Война в Испании, — продолжал Миров, — закончилась поражением республиканцев, но это временное поражение, потому что нельзя окончательно победить народ, который три года мужественно боролся с фашизмом. Придет день, и народ Испании порвет цепи и снова обретет свободу! Вы, товарищи, не должны падать духом. Получен приказ прекратить занятия в школе. Вы молоды, и вам предоставляется свобода выбора: вы можете остаться жить и работать в Советском Союзе, где вы будете полноправными гражданами, однако тот, кто хочет вернуться в Испанию, может это сделать, препятствий этому не будет. И хотя у нас с Испанией нет теперь дипломатических отношений, возвращение можно осуществить через третьи страны…

За несколько минут все было сказано. Полковник Миров медленно сошел с трибуны. Курсанты молча проводили его взглядами. Для него эта речь была тяжким испытанием. И сам он как-то сразу постарел и грузной походкой отошел от трибуны. Таким раньше комиссара не видели.

То, что курсанты услышали от Мирова, их глубоко потрясло. Все молчали, пытаясь осмыслить свое новое положение. Это было крушением их надежд. А ведь они мечтали стать пилотами, чтобы, вернувшись в Испанию, сражаться с фашизмом. После митинга все ходили растерянные; разговоры и споры обрывались на полуслове…

Большинство курсантов сразу же решили остаться в Советском Союзе — на своей второй родине. Вскоре их разбили на группы, чтобы направить на работу или учебу. Глубоко переживая поражение республики, испанские юноши часто подходили к карте Испании в большой аудитории и подолгу стояли возле нее, всматриваясь в обозначения городов, путей сообщения и рельефа местности.

Разговоры… Много было разговоров накануне отъезда. Они возникали то в классных комнатах, где курсанты усаживались за парты, выкрашенные в зеленый цвет, то прямо во дворе школы. Как-то вечером возле большого, раскидистого дерева во дворе школы собрались Хосе Креспильо, Франсиско Гальярдо, Франсиско Бенито, Бланко и Гонсало. Они тихо разговаривали между собой. Никому не хотелось идти спать, хотя и поздно было.