Валериан Якубовский - Дезертир

— Кто там?

— Я, мама, открой! — послышался голос Валентины.

Валентина сообщила, что Леушев бегал домой за оружием, берет с собой мужиков и с минуты на минуту должен появиться в Кошачьем хуторе.

— Господи! Мужиков еще наведет…

— Я, мама, пойду,

— Поди, доченька, поди. Да скажи Светлане. Вор побывал в доме. Горку с хлебом очистил. Молоко выпил…

— Не скажу. Лгать не умею.

Шилов соскочил с полатей:

— А помолчать сможешь? — он боялся, как бы она не наломала дров. И когда ушла, спросил матери: — Что делать? Может, уйти в Реваж?

— Куда уйдешь? Зима. Сиди на полатях. Авось, не заглянет.

Татьяна Федоровна открыла горку, достала хлеб, купленный накануне в коммерческом магазине, вылила из кринки молоко в берестяной туесок, поставили кринку опять в горку, а хлеб и молоко снесла на повить и спрятала в сене на случай, если придет Леушев.

Наблюдая с полатей за матерью, Шилов спросил:

— Зачем ты, мама, это сделала?

— Как же, дитятко? Симка-то наклепала про нас. Надо как-то выкручиваться из лап участкового.

Валентине не хотелось в день свадьбы кривить душой перед Светланой — говорить ей о каком-то воре. Лучше, если это сделает сам Леушев. Поэтому, минуя Сидельниковых, Валентина прошла в каморку Лучинского, переоделась, написала Алеше письмо, опустила его в почтовый ящик и только тогда пошла к Сидельниковым. Когда открыла дверь, Леушев уже сидел за столом и рассказывал молодым о ночном ограблении дома Татьяны Федоровны.

Леушев пришел в Кошачий хутор позже и пришел без мужиков:

— Ну что, Татьяна Федоровна, побывали ночные гости?

— Как же, Коленька, как же… Побывали…

— Кто?

— Я и не знаю, дитятко. Подхожу к дому — свет горит. Я в карман за ключом. Ан ключ-то и не понадобился. Распахнулась дверь — и какой-то бородатый мужик — шасть возле меня к калитке. Я кричу: "Стой, бессовестный!" Куда там. След простыл. Поди-ко догони. Захожу в избу — горка открыта… Глядь хлеба нет. Кринка молока выпита…

— Покажите эту кринку.

Татьяна Федоровна подошла к горке и подала Леушеву кринку со свежим ободком отстоявшегося сверху молока.

— А хлеба много унес?

— Весь, что вчера принесла из города

— Ясно, — записал Леушев. — Скажите, мужик был в черных очках?

— А вот не скажу, Коленька. Вроде в очках. А какие они — черные или белые — врать не стану. Ночью-то не разберешь.

Леушев слышал от станционных домоседов, что в Кошкинском лесу когда-то появлялся бородатый старик в черных очках. Бели это он, значит, вор местный и скрывается здесь не один год, потому что знает, кто, где и когда находится в отлучке, чтобы забраться в чужой дом и поживиться съестным. Личность старика в черных очках заинтересовала Леушева. Кто этот старик? Может, какой дезертир? Но чей он, оставалось для Леушева загадкой.

— Жаль, что опоздал, посетовал Леушев. — Я бы его поймал.

— Надо бы, Коленька, пораньше наведаться в хутор. Я-то что. Голыми руками не возьмешь вора. У тебя — наган. Не ушел бы.

— Не знал, Татьяна Федоровна, что у вас такое творится.

— Кто ж тебя, дитятко, надоумил прийти?

— По правде сказать, жених о вас побеспокоился. Славный парень! Сходи, говорит, может, в самом деле вор. Ухлопает бабу, ограбит, да и был таков. А тебе неприятности наживать. Твой участок. Вот и пришел.

— Спасибо, Коленька. Зря только потревожил тебя Сашенька. Гулял бы на свадебке в свое удовольствие… Молодой…

— Это моя обязанность охранять спокойствие граждан… До свидания…

После ухода Леушева, Шилов выбрался из-за перин, подушек, сложенных в углу полатей, у стенки, по краям, и, довольный тем, что мать ловко разыграла участкового и затуманила ему мозги, спросил:

— Ты, мама, заметила, что Щукин подкапывается под меня?

— Как же, дитятко. Заметила.

— Значит, Светлана сказала ему о письме Ершова из Великого Устюга.

— Кабы не сказала, Щукин не подослал бы Леушева.

Впрочем, своим обманом Татьяна Федоровна не только

выскользнула из рук молодого участкового инспектора, спасла сына, отвела от себя подозрение о связи с бородатым стариком в черных очках, но и выведала у Леушева, что в опытной появился новый для сына враг — Щукин.

С этой субботы Шилов стал побаиваться Щукина. После Данилыча это самый опасный для него человек. Была и другая причина остерегаться Щукина.

Став мужем Светланы, Щукин из ревности мог припомнить Шилову его увлечение Светланой еще в стенах Удимской школы и дать ему подножку. Так что от Щукина всего можно было ожиоать.

Первая послесвадебная неделя прошла для Шилова в тревожном ожидании Щукина, на кошкинских стежках-дорожках. Но встреча состоялась в другом месте. Шилов отделался легким испугом. Татьяна Федоровна лишилась тысячи новеньких казначейских билетов.

14-ю декабря, в воскресенье, Валентина пришла домой и сказала матери, что передавали по радио Постановление ЦК ВКП(б) и Совета Министров "О проведении денежной реформы и отмене карточек на продовольственные и промышленные товары в СССР".

— Слава тебе господи! Наконец-то! — возрадовалась Татьяна Федоровна и слезы радости невольно покатились из ее отуманенных глаз.

— Не радуйся, мама, — сказала Валентина. — Время для обмена денег ограничено. Так что твой чемоданчик может улыбнуться

— Как это улыбнуться? — в запальчивости посмотрела на нее мать.

— Очень просто. Не успеешь заменить — деньги пропадут.

Татьяна Федоровна достала чемоданчик, пополненный от продажи ершовского имущества, и деньги разделила на две кучки. Одну определила для обмена себе, другую — дочери.

— Дай и мне, мама — попросил Шилов. — Схожу в Приводино. Там меня никто не знает. Обменяю в сберкассе.

— Сходи, дитятко, сходи. А то скажут, откуда у нее столько денег?

На другой день Татьяна Федоровна часть своих сбережений обменяла в запани. С остальными отправилась в город. Валентина на попутной машине доехала до Удимы и стала в очередь. Шилов на рассвете ушел в Приводино. Там-то и постигла его скандальная история, которая больно ударила по денежному чемоданчику и привела Татьяну Федоровну в отчаяние.

Став на лыжи, Шилов дал несколько верст крюку и пришел в Приводино лугами, обходя заснеженные деревеньки и проезжие дороги. Отыскав почту, где находилась сберкасса, он спрятал в поленницах дров лыжи, стряхнул с полушубка снег, очистил валенки и с волнением подошел к крыльцу.

Прежде чем зайти в помещение, он рассовал по карманам хлеб, нащупал в полушубке деньги и, с дрожью в теле, отворил дверь. Осмотрительность и осторожность, эти два близкие друг другу понятия, сработали мгновенно.

Остановившись у порога, Шилов взглянул на очередь и, убедившись, что стоят люди, которых никогда не видел в глаза, подошел к очереди: