Свен Хассель - Генерал СС

— Должно быть, наши фамилии уже вычеркнули, — пробормотал он. — И больше не будут о нас беспокоиться.

Генерал сверкнул на него глазами. Взял винтовку на ремень и зашагал вперед, крикнув, чтобы мы следовали за ним. Отступление продолжалось, мы все больше и больше углублялись в замерзшие равнины. Злобный восточный ветер насквозь пронизывал одежду, пронимал до костей, с воем дул во всю мочь, словно пытаясь унести нас. Мы были ненавистными врагами, оккупантами и повсюду чувствовали враждебность.

Внезапно из лощины появилась колонна русских. Порта резко повернул танк влево и остановился за большим снежным холмом, но русские нас увидели. Их крики разнеслись по равнине громко и четко.

— Стой! Иди сюда!

И, набравшись смелости, неожиданно бросились с примкнутыми штыками на нас. Отбившиеся немецкие войска они встречали не каждый день, и, видимо, это их обрадовало. Впереди бежал, размахивая револьвером, офицер.

— Руки вверх! Руки вверх!

— Наглецы, — прорычал Малыш.

Он вскинул винтовку и выстрелил. Безрассудно храбрый офицер упал, ошеломленные солдаты остановились и поглядели на нас с уважением.

— Рассредоточиться!

Мы тут же рассыпались, и через несколько секунд наши пулеметы заставили противника броситься назад. Порта, присев за танком, размеренно стрелял из дальнобойной винтовки разрывными пулями [90] Никаких дальнобойных винтовок в вермахте не было. — Прим. ред. . Одной такой, попавшей в плечо, было достаточно, чтобы оторвать руку.

Русские быстро отступили, но комиссары, видимо, обладавшие дьявольской властью над своими солдатами, послали их обратно.

— Прикрой меня!

Лежавший рядом со мной унтер-офицер поднялся и пошел вперед с огнеметом. Длинный красный язык пламени зазмеился к русским и окутал их морем огня. Увидев это, унтер-офицер радостно засмеялся. Повернулся ко мне, быстро вскинул руку в салюте, озорно улыбнулся и побежал сжигать еще нескольких. Очевидно, ему нравилось это дело. Я его не особенно любил, но люди на войне разные.

Мы численно превосходили противника, поэтому русские в конце концов отошли и стали обсуждать следующий ход. Уже смеркалось, и степь вскоре окутали темнота и тишина.

Генерал Аугсберг лег рядом с нами, губы его от мороза потрескались и кровоточили.

— В двадцать три ноль-ноль уходим. Встретимся у Чира. До него шестьдесят километров.

И пополз к другой группе, оставив нас ошеломленными.

— Шестьдесят километров! — сказал я. — Всего шестьдесят… Почему бы тогда не поставить целью Нью-Йорк? Господи, кто вынесет еще шестьдесят километров?

Русские пошли на нас снова по снегу в темноте. Мой пулемет был еще в порядке, благодаря антифризу Легионера, но без треноги целиться было трудно, и я стрелял короткими очередями. В конце концов Малыш выхватил его у меня, набросил ремень на шею и, не обращая внимания на орудия противника, стоял посреди разлетающейся шрапнели и быстро стрелял с бедра. Я смотрел на него в благоговейном изумлении, пока он не вернул меня к реальности сильным пинком.

— Нужен еще магазин! [91] Скорее всего, имеется в виду лента с патронами. — Прим. ред. Не торчи здесь, разинув рот! Иди, принеси!

Я пополз по снегу, прибежал обратно под градом пуль, схватил пулемет и в панике заклинил заряжающий механизм. Малыш дал мне еще пинка. Я принял этот удар с кротостью и пожалел, что у меня нет толстой шкуры и тупого отсутствия страха. Нервные волокна Малыша всегда представлялись мне толщиной с древесный ствол.

Русские снова отступили. Несколько пехотинцев выползли вперед и установили пулеметы поблизости от нас. Мы знали, что они сражались под Москвой, и принимали их присутствие со скупой почтительностью.

Откуда-то из темноты криком звали санитаров-носильщиков. В этой неразберихе почти ничего нельзя было поделать. Русские и немцы лежали бок о бок, истекая кровью. У нас не было носильщиков, был только один врач; и генерал снова передавал тот же приказ: встретимся у Чира.

— Где этот Чир? — раздраженно спросил Малыш.

Никто ему не ответил.

— Ну, ладно, — сказал я. — Если не знаешь, где Чир, то, по крайней мере, можешь знать, что такое Чир.

— Какой-то треклятый город! — прорычал Малыш.

— Река, — сказал Старик чуть досадливым, извиняющимся тоном. — Это река.

— Еще одна? — удивился Малыш. — Черт побери, вот и все, что ты делаешь в этой стране… идешь от одной реки к другой.

Мы снова залегли в снег и вслушивались в тишину, ожидая новой атаки. Неподалеку от меня какой-то солдат снял с руки грязный бинт и старую газету, обнажив большую рану. Кожа вокруг нее была темно-красной, почти черной. Рана была заполнена желтым гноем. Я поймал взгляд Легионера, и мы оба отвернулись, словно застали друг друга за чем-то непристойным. Солдат оторвал с рубашки полоску ткани и с мрачным видом стал бинтовать руку.

— Могло быть и хуже, — бодро сказал он. — Могло совсем оторвать.

Я промолчал. И мне, и Легионеру и, видимо, самому солдату было ясно, что вскоре он все равно лишится этой руки.

Вдали послышался протяжный вой. Один из пехотинцев поднял взгляд.

— Волки, — лаконично произнес он.

Лошади русских стали сбиваться в кучу, издавая ржание и мотая головами. Волков они ненавидели так же, как мы.

В небо взлетела ракета, и тут же послышался крик русских.

— Они надвигаются с дороги!

К нам подбежал, махая рукой, артиллерийский унтер-офицер.

— Отходим! Бросить все тяжелое оружие! Вы двое, — он наугад указал на Малыша и меня, — прикроете отступление!

Он убежал, и все последовали за ним; остались только Малыш и я — встречать новую орду русских. Двое пехотинцев подскочили; Порта, Грегор, Старик, Легионер, Хайде и все остальные бросились за унтер-офицером. Даже раненый в руку побежал, пытаясь завязать узел одной рукой и зубами. Мы с Малышом скорчили друг другу гримасы и залегли за пулеметом.

Шли минуты. Я то и дело поглядывал на часы, но стрелки, казалось, не двигались. Возможно, часы сломались в последнем бою. Я решил отсчитывать секунды. Полчаса спустя взглянул на Малыша.

— Сколько уже времени мы здесь?

Малыш взглянул на свои часы.

— Почти десять минут.

— Десять? — переспросил я. — Всего лишь?

Малыш взглянул на меня.

— Как это «всего лишь»? Достаточно долго, разве не так?

— Слишком долго, — ответил я. — Может, пора отходить? Они уже, должно быть, далеко.

— Пожалуй, ты прав, — согласился Малыш. — Пора.

Мы поглядели друг на друга, облизнули губы и не двинулись с места.

— Лучше быть живым трусом, чем мертвым героем, — сказал Малыш.

— Совершенно верно.

— Ну так пошли?

— Почему бы нет? Чего мы ждем?

Я поставил автомат на предохранитель и приготовился подняться, но тут Малыш протянул руку и удержал меня. Предостерегающе поднес палец к губам, потом приложил ладонь к уху. Малыш был способен уловить самый легкий звук, мог услышать дыхание воробья за полкилометра, но я, как ни прислушивался, ничего не слышал. Он поднял палец и склонил голову набок. Потом услышал и я. С удивлением посмотрел на Малыша, он опередил меня на несколько секунд и должен был понять, что это за звук. Он понял.