Ганс Шерфиг - Замок Фрюденхольм

Ах, как красиво он умел говорить, этот Расмус! Как будто читал по-писаному.

— Сразу видно, что ты учился в школе ораторов, — сказал Карл. — Ты говоришь так же изысканно, как говорят в Королевском театре. До чего это ловко у тебя получается — «интересы общества»!

— Да, это хорошие слова, — сказал Якоб Эневольдсен с кирпичного завода. — Рабочие должны заботиться об интересах общества, чтобы эксплуататоры могли больше наживаться. Здорово придумано! Низший класс должен соблюдать интересы общества, а высший класс — огребать деньги.

— Ты старый человек, Якоб. И не к чему, пожалуй, тебе объяснять, что ты живешь старыми понятиями. Ты все еще веришь, что можно жить тем, чем жили во времена твоей молодости. Но если ты и не можешь идти в ногу со временем, то ты, быть может, все-таки заметил, что Дания оккупирована чужеземцами? Может, ты знаешь, что у нас в стране немцы? И вовсе не так плохо, если датчане поучились бы теперь сплоченности! — с горечью сказал Расмус.

— Вы слышите, как красиво он говорит — «Дания»! — сказал Карл. — Ораторская школа.

— Что это за сплоченность между низшим классом и высшим? — спросил Якоб, — Что у них общего, черт возьми?

— Мы — датчане, — сказал Расмус. — Вот что у нас общее.

— Есть датчане богатые и датчане бедные, — сказал Якоб. — Есть высший класс и низший класс. Высший класс не очень расстроен тем, что в нашей стране хозяйничают чужеземцы, потому что у капитализма нет родины. Это капитализм создал Гитлера, так же как Муссолини и Франко. Фашизм — явление ни немецкое, ни итальянское, ни испанское. Он повсюду одинаков. Это террор против рабочих и барыш для капиталистов. Вот что вы называете общностью. Гитлер называет это народной общностью.

— Честно говоря, ты мог бы избавить нас от твоих коммунистических изречений, — сказал Расмус Ларсен. — Время сейчас не очень-то благоприятное для подобных речей. Вы, коммунисты, лучше бы не так громко хлопали дверями! Вы разоблачены раз и навсегда. Вы сами изолировали себя! С вами больше не разговаривают. Ты старый человек, Якоб, но ты должен примириться с тем, что я прямо тебе скажу: мы не желаем иметь ничего общего с вами, ни с коммунистами, ни с нацистами!

Вот какой разговор шел на бирже труда на вилле Расмуса Ларсена. А по радио старый премьер-министр обращался к народу. Отеческой добротой и глубокой серьезностью звучал его низкий голос:

— Датчане, по-видимому, еще не осознали, в каком положении находятся страна и народ. Но им следует понять, что, помимо спокойствия и порядка, от них требуется сотрудничество и добрая воля, чтобы сообща преодолеть имеющиеся трудности. Все, кто хочет помочь своей стране пережить военное время, должны объединиться.

Нам необходимо приспосабливаться к обстоятельствам, поэтому мы и в дальнейшем должны будем мириться с ограничением свобод. Грустно и неприятно терпеть невзгоды, лишаться приобретенных материальных благ, но есть нечто более важное, это важное и великое требует жертв, объединения, спокойствия и порядка.

Страна слушала знакомый голос. Его слушали в домах, на хуторах и в виллах. Этот голос говорил от имени не одной партии, а от имени всех сотрудничающих партий и объединившихся в едином порыве классов.

Правительство было пополнено политическими деятелями из различных буржуазных партий. Социал-демократы изъявили согласие разделить правительственную власть со своими бывшими противниками, и предложение было принято. Трудности надо преодолевать сообща. Ради общности большинство должно принести жертвы.

Был принят закон о замораживании заработной платы, о запрещении забастовок. О снижении надбавок на дороговизну. Проведено перераспределение работы, что уменьшило недельную зарплату. Введен налог на оборот. Рабочих обложили особым подоходным налогом для покрытия возросших расходов по обеспечению безработных.

Социальное вспомоществование урезано. Увеличились взносы в кассу безработных. Повысились все цены. Не без удовольствия граф Розенкоп-Фрюденскьоль видел, как растут его доходы. Новый закон о поставках зерна был результатом национального единения. Нильсу Мадсену и другим крупным хуторянам единение также принесло радость. Но хусмены лишились возможности покупать корм, и небольшим хозяйствам пришлось уменьшить поголовье скота.

— Необходимо приспосабливаться к сложившимся обстоятельствам, — сказал по радио глубокий голос. — Наше время призывает всех датчан к сотрудничеству.

В конце мая Расмус Ларсен получил циркуляр от Объединения профсоюзов и вывесил его на доске объявлений в своей конторе, где его могли изучать приходившие отмечаться безработные.

«По предложению Министерства иностранных дел и Министерства социальных дел Объединенные профсоюзы приняли участие в переговорах с начальником по эмиграционным делам об отправке рабочей силы в Германию. Немецкая сторона предложила поставить Дании три миллиона тонн угля и один миллион тонн кокса при непременном условии, что мы пошлем в Германию определенное количество рабочих, требующихся для добычи угля.

В процессе переговоров удалось добиться, чтобы датская рабочая сила была занята не на угольных шахтах, как сначала предполагалось, но в других местах с целью высвободить немецких рабочих, которых направят на добычу угля».

Как явствует из прилагаемого циркуляра Государственной эмиграционной конторы, немецкие власти учредили собственную контору в здании «Вестерпорт», которая предоставляет работу в Германии на указанных в циркуляре условиях.

Расмус Ларсен знал, что, когда безработные прочтут циркуляр, начнутся споры и ропот недовольных. И чтобы предупредить критику со стороны наиболее докучливых безработных, Расмус рядом с циркуляром повесил на доске вырезку из «Социал-демократен». В ней приверженцы коммунизма могут прочитать, за кого их считают и почему не находят нужным вступать с ними в дискуссию.

«…Мы не сомневаемся, что однажды коммунистических руководителей привлекут к ответу», — писала газета.

Комиссар полиции Хорсенс читал ту же самую статью. Он протянул газету своему помощнику.

— Я не политик, — сказал полицейский комиссар, — и, откровенно говоря, очень мало интересуюсь политикой. Но мне кажется, в этой газете все сказано очень ясно и понятно.

В Отделении «Д» копенгагенской полиции была горячая пора. Комиссар полиции Хорсенс и его помощник Оденсе усердно трудились, обливаясь потом от жары. Окна секретного отделения были настежь раскрыты в широкий мир, сюда доносились городские шумы — трамвайные звонки, скрип кранов в гавани, грохот от подъема и наводки моста Лангебро и пение марширующей колонны солдат: «Denn wir fahren, denn wir fahren, denn wir fahren gegen Engeland!»