Каим Шайхитдинов - Дневник офицера

Оставаться на стартовой позиции не разрешается, хотя в дневное время можно было бы здесь отдохнуть, не трясясь в машине десятки, сотни километров, туда-сюда. Если мы пытались остаться (бывало просто нет сил к рассвету и ты на ходу засыпаешь), вьетнамские товарищи умоляли нас поскорее, до начала утренних налетов, уехать, покинуть позицию. Но я не помню случая, чтобы наши уезжали, не завершив работы. Но мы находили лазейки. Чтобы не уезжать далеко от незавершенной работы, ехали отдыхать на день к ребятам из ближайшего полка. Тогда нас всех (в том числе переводчика, водителя) кормили ребята за свой счет.

Такой режим работы очень утомлял, усталость накапливалась быстро, в основном, из-за недосыпания, ведь днем уснуть трудно — жарко. Стараемся уснуть до восхода солнца, пусть даже в машине, по дороге домой. Если с 6–7 часов утра до обеда не поспишь, считай, что следующая ночь будет очень трудной. А если подряд три, четыре ночи?

Нас выручали дни, когда наши подразделения меняют свои позиции. В эти дни мы свободны, вьетнамские ребята обходятся без нас. Высыпаемся, как говорится, с запасом.

Бывают, конечно, и другие причины, когда не можешь уснуть.

Помню, стал засыпать, как только вошел в бунгало после работы, еле забрался под москитник. Уснул почти мгновенно. И вдруг шум, беготня какая-то. Пытался не обращать внимания, не получается. Злость, злость… Не звук сирены ведь. Тогда понятно — нужно следовать в убежище. Нет, оказывается, затеяли наши ребята из обслуги резать поросенка. Здесь у вьетнамцев, прежде чем зарезать животное, дают ему «разогреться». Загоняют в специальные траншеи и начинают с помощью длинных шестов, палок гонять туда-сюда. При этом стоит неимоверный визг, крик. Смех, шум гоняющих ребят само собой. Они объясняют нам, что после такой процедуры мясо получается очень вкусным. Мясо, которое подавали нам на стол, действительно было очень вкусным. Но пропащий сон вместе с собой погашал и аппетит…

Объяснения по многим вопросам чаще всего давал донгти Сы, которого все звали на русский лад Саня. Он всегда был рядом на нашей базе, т. к. в течение всего дня занимался уборкой помещений, приносил в термосах чай, помогал на кухне (при этом непременно что-либо напевал. Это если рядом с ним никого не было. А если рядом собеседник, то его голос и смех все равно бы разбудил кого угодно). Удивительный это был парень, очень компанейский.

Ему 21 год. Худощавый, но с очень спортивной фигурой. Плотно налитые бронзовые мускулы, красивое приветливое лицо. По-русски говорил довольно сносно, т. к. в бюро обслуживания работал уже третий год. Старался быть в обращении вежливым. Начиная разговор, всегда вначале спрашивал, найдется ли время для того-то, того-то, а получив удовлетворительный ответ, от души благодарил собеседника, применяя весь арсенал благодарственных слов.

— Скажите, донти Каим, почему наши воины ПВО не могут сами справиться с правильным наведением ракет, а вынуждены призывать вас в помощь?

— Дело в том, — отвечал я ему, — что для правильного наведения ракет необходимо провести очень много предварительных работ по обслуживанию, настройке, регулировке, чистке, смазке. А для этого нужно много знать и уметь. Вашим ребятам пока не удалось многому научиться в условиях войны. Настанет время и мы здесь не будем нужны. Боевой работе ведь они научились лучше нас. А в другом пока мы помогаем.

— Правильно, товарищ Каим, согласен с вами, — заключал Саня.

Вопросов у Сани было много. Некоторые из них касались политической ситуации в регионе, отношений между государствами, особенно между СССР и США. Много велось разговоров о наших странах, народах, об их истории, обычаях. Немало узнал я о Вьетнаме от Сани. Так как под рукой не было никакой литературы на русском языке о Вьетнаме, об этом удивительном героическом народе, эти беседы очень помогали нам быстрее его понять, плодотворнее работать.

— У Вас какое-то не похожее на русское имя. Произносится просто. А вот фамилия у Вас длинная.

— Сколько в вашей стране живет национальностей и народностей? — спрашивал я его в свою очередь, хотя прекрасно знал, что их более двадцати, а потом отвечал: — У нас в стране их более ста. Я один из представителей. Иван Старостенко — украинец, Виктор Вшивцев — мордвин, Алмаз Ибрагимов тоже татарин.

— Я думаю, что Саня об этом догадывался, может быть даже кое-что знал из школьных учебников, но показывал свое удивление.

— Да-а, а внешне не скажешь, что среди вас есть разные народы, вон как вы дружно живете. Вы все здоровые, сильные, высокие ростом. Нам еще нужно много расти, чтобы догнать вас, — чистосердечно говорил Саня.

— Вот война закончится, заживете мирной, хорошей жизнью — догоните, — утешал я его.

По разным делам нам часто приходилось бывать в Ханое. Это были всякого рода совещания, собрания, занятия. Позже, когда прекратились бомбардировки северных районов страны, мы выезжали в столицу с рассветом и успевали приехать к началу рабочего дня. А пока приходилось вставать часа в четыре ночи и добираться до Ханоя в темноте. Задерживались, в основном, на паромах-переправах. Простаиваешь, ожидая своей очереди, по несколько часов. Иногда пропускали, несколько нарушив очередность, вперед. Тогда прибываем рано, успеваем позавтракать горячим, остается время побродить по городу. Ходим пешком по тем местам, где раньше не приходилось бывать. На берег реки Красной почти всегда ходили. Любуешься и ходишь, ходишь молча по берегу, а вода в реке неспокойная, буйная…

В гостинице «Занчу», куда стекались все периферийные, были и некоторые развлечения. В вестибюле стоял теннисный стол, а во дворе китайский бильярд. Можно было сразиться в шахматы, было бы время. Во время этих поездок мы успевали познакомиться с обслуживающим персоналом гостиницы и ресторана. Это были, в основном, женщины. Особенно приветливо встречала нас официантка по имени Дьеп, переводится на русский — Красивая. Стройная тонкая фигура, длинная черная коса, улыбающееся милое лицо не могли оставить без трепетного внимания никого, кто входил в зал ресторана. Она говорила по-русски не очень хорошо, но объясняться с ней было приятно. Говорила она тихо, медленно подыскивая нужные слова. Она была женой офицера, но несколько лет не имела вестей от него. Был ли он жив, она не знала.

У меня с Дьеп дружеские отношения установились с самого начала. При встрече мы приветствовали друг друга как старые знакомые. Интересовались здоровьем, делами. Она непременно приглашала садиться за ее столы, без суеты, но быстро обслуживала.

В тот приезд, в конце мая, моя голова была побрита наголо, поэтому в ресторане появился в светлой капроновой шляпе. После коротких приветствий на расстоянии, я выбил в буфете талоны, и, сев как обычно, за ее столик, снял свою шляпу. Народу было мало, поэтому я ожидал, что Дьеп меня быстро обслужит, куда-то торопился. Но Дьеп, у которой необслуженных клиентов вовсе не оставалось, почему-то ко мне не подходила, более того, ушла в дальний угол зала. Там для официанток было оборудовано за ширмой место отдыха и переодевания. Я следил за ней и видел, как она несколько раз выглядывала из-за ширмы, но… не подходила. Я чувствовал, что там идет какой-то разговор обо мне, так как выходящие оттуда другие официантки, непременно проходили мимо меня и отворачиваясь. И, не желая вступать со мной в разговоры, как-то странно улыбались. Такого отношения к себе долго терпеть не мог. Что это — заговор против меня (шучу, конечно)? Почему меня не обслуживают, хотя вошедшие после меня уже позавтракали? Какая-то обида родилась во мне к Дьеп. Почему, почему? Я уже готов был от этой обиды встать и уйти, не покушав, но в это время ко мне подошла старшая официантка. Это была довольно симпатичная женщина лет пятидесяти. Улыбаясь, она поздоровалась со мной и начала очень длинный разговор о моих делах, здоровье, семье. Мне это, откровенно говоря, не нравилось, я односложно отвечал на ее вопросы.