Владимир Рыбин - Непобежденные

Жаль ему было того НП, ну да много чего жаль, все не пережалеешь. Он еще раз глянул на часовню, силуэт которой растворялся в густеющей тьме, и оторвался от стереотрубы. Пора было идти на ОП. Особой необходимости в этом не имелось: командиры орудий да старший по батарее, да еще политрук управлялись без него. Но этой ночью он договорился с политруком устроить небольшое учение, проверить готовность взвода тяги. Со дня на день должно было начаться наступление на Керченском полуострове, со дня на день и в Севастополе ожидался приказ — «Вперед». Следовало выяснить, в какой мере батарея готова выполнить этот приказ.

Почти совсем стемнело, когда Кубанский отправился на огневую позицию. Всходила луна, высвечивала ошметки снега на промороженных склонах, и можно было не бояться сломать себе шею на обрывистой тропе. Шел и вспоминал свои последние дай в часовне, когда он, изнемогая от боли в ногах, днями сидел на перекладине лестницы, приставленной к стене. Только так можно было дотянуться до стереотрубы, выставленной в круглом верхнем оконце часовни. Рвалась связь. Связисты один за другим уходили на линию, но едва они возвращались, как снова рвалась связь, и порой казалось, что батарея замолчит не из-за отсутствия снарядов, а из-за нехватки провода.

Батальон моряков, прикрывавший гору Госфорта, отошел. Переместился с горы и штаб батальона, оставив в часовне штабель ящиков с патронами и гранатами. Они-то, эти патроны и гранаты, и воодушевляли, когда заходила речь о смене НП, оказавшегося впереди боевых порядков пехоты. Но лучшего обзора, чем с этой горы, ниоткуда не было, и все казалось, что пока есть патроны, часовню можно отстоять.

Немцы лезли в лоб, поскольку справа и слева склоны горы слишком круты. Артиллеристы отбивались из всех автоматов и сэвэтушек, переделанных на автоматный огонь. Стволы раскалялись, их поливали водой, чтобы поскорее остудить. Атакующие отходили, и начинался артналет. Потом снова атаки, атаки.

Ночью пробрался в часовню порученец коменданта сектора обороны узнать, что за стрельба на горе, где по сведениям никого наших нет. А на рассвете явился и сам комендант — невысокого роста, моложавый и подвижный полковник Ласкин. Осмотрел изгрызанное снарядами кладбище, спустился в подвал часовни, спросил, задрав вверх, к люку, острый подбородок:

— Не забросают вас немцы гранатами?

— Ночью не посмеют, а с утра мы снова будем наверху.

— Какой смысл артиллеристам сидеть тут?

Кубанский протянул ему планшет.

— У артиллеристов, как всегда, все в порядке. — сказал Ласкин и ушел.

Потом снова стало шумно в часовне: в полном составе вернулся штаб морского батальона. Кубанский снова залез на свою жердочку и как раз вовремя: от селения Алсу по дороге шли танки. Он скомандовал батарее ПТОЗ, увидел разрывы своих снарядов и первый задымивший танк. А больше уж ничего не увидел. Очнулся в санчасти.

Позже узнал, что снарядом выворотило два камня из боковины окна, и он вместе с лестницей и стереотрубой полетел на цементный пол часовни. Один камень придавил насмерть моряка с рацией, а другим сильно ушибло Кубанскому ногу. Контуженный, он несколько недель пролежал в санчасти и вернулся на батарею, когда она была уже здесь, на Федюхиных высотах…

Политрук Лозов встретил его возле взвода тяги. Засекли время и скомандовали: «Моторы!» Минуты не прошло, как ночную тишину разорвал треск пускачей. Зарокотали дизеля, и все четыре трактора без задержки двинулись каждый к своему орудию.

— Неплохо, — сказал Кубанский. — Совсем неплохо.

Довольные, они пошли к батарее, расположенной в соседнем овражке, и остановились в недоумении. На батарее была давно позабытая радостная суета общих сборов. В лунном свете мельтешили фигуры людей, слышались оживленные голоса.

— Что это они?

— Должно быть, решили, что поход, раз трактора подали.

— Но ведь команды не было.

— Должно быть, на всякий случай. Чтобы не мешкать, когда будет команда.

Истосковались, — вздохнул Кубанский.

— Истосковались. Командой «Вперед» сейчас можно мертвых поднять.

Как не хотелось давать отбой! Сами они, комбат и политрук, измаялись, изождались в обороне. Но война еще и тем страшна, что не позволяет расслабиться в мечтах, хотя б на миг пусть бесплодной иллюзией дать отдых до предела натянутым нервам.

После разбора учения, после недожога ужина, Кубанский вышел из душной землянки старшего по батарее, собираясь сейчас же отправиться обратно на свой НП. Полная луна, окруженная сияющими кружевами облаков, ворожила над замеревшей землей, и ничто не нарушало ее чар — ни крики, ни выстрелы. Он постоял, зажмурившись, подняв лицо к этому свету, а когда открыл глаза, увидел перед собой будто из-под земли вынырнувшего человека в длиннющей, до пят, шинели, круглого от пододдетых одежек.

— Дозвольте спросить, товарищ лейтенант?

Кубанский узнал подносчика Яремного, недавно прибывшего на батарею. Был он «с хвостом», как выразился особист, что означало: побывал в плену. Тогда же Кубанский начистоту поговорил с ним и узнал, что еще в первый месяц войны, выходя из окружения, Яремный напоролся на немцев. Гнали его через лес, а чтобы не шел налегке, заставили тащить пулемет, без патронов, разумеется. Через полчаса немцы, в свою очередь, напоролись на засаду, и его освободили. Но плен, хоть и получасовой, есть плен, начались допросы. Яремный рассказал все, как было, и услышал неожиданное: «Ты сволочь, раз помогал немцам нести пулемет!» С тех пор, куда бы ни попадал, особисты с особым пристрастием приглядывались к нему, а он маялся: правильно ли сделал, рассказав все без утайки? С одной стороны — как не рассказать, свои же, а с другой — если бы промолчал про пулемет, никто бы этого и не знал…

— Спрашивай, — поморщился Кубанский, подумав, что речь опять о той маете.

— Я не спрашивать, я попросить хочу… Не знаю можно ли… Но если можно, похороните меня на ГРЭС.

— Чего?! — Он оглянулся на вышедшего следом Лозова. Политрук загадочно улыбался, видно, был в курсе дела.

— Я ведь здешний, севастопольский, на ГРЭС до войны работал. Там и посейчас мои друзья…

— Ты чего, наркомовских перебрал?

— Оно конечно… Я ведь и сам понимаю… Но если сейчас не попросить, то потом-то уж не попросишь.

— Когда «потом»?! — неожиданно для себя заорал Кубанский. — Мы на войне — не забыл?! Может завтра не то, что завещания исполнять, но и вообще хоронить некому будет!…

— Сделаем, — вмешался политрук и похлопал бойца по плечу. — Я не забуду. Все, что можно будет, сделаем.

Боец отошел, и фигура его почти сразу растворилась в колдовском сумраке лунной ночи.

— Твоя недоработка, комиссар, — сказал Кубанский. — Что он, помирать собрался? К бою надо готовиться, а не к похоронам.