Владимир Рыбин - Непобежденные

— Оттуда бьют, а ты не видишь? Глядеть надо лучше.

— Ночью обнаружим, — успокоил его Кубанский. — Одной вспышки довольно…

Но немецкие минометы ночью не стреляли. А утром снова запрыгали разрывы мин на линии наших окопов. И снова, сколько ни глядел, не мог Кубанский обнаружить эту хитро замаскированную минометную батарею.

— Кто ее найдет, проклятую, тому три дня отпуска в хозвзвод, — пообещал он своим разведчикам. — Пользуйтесь моей добротой, другого такого случая не представится!

Пооколачиваться в хозвзводе — это была мечта каждого. В баню можно было сходить, в город попасть, а там, глядишь, и новое обмундирование отхватить у старшины. Обещание комбата было более чем щедрым, и потому разведчики смотрели во все глаза. Но минометы словно из-под земли стреляли — ни вспышек не было видно, ни пыли, ни дыма от выстрелов.

В этот день немцы несколько раз пытались атаковать наши окопы, но, откатившись, снова начинали обрабатывать передний край минами. Днем позвонил командир дивизиона и, отругав Кубанского за то, что до сих пор не может подавить немецкую батарею и помочь нашей пехоте, приказал этой ночью сменить огневую позицию, поскольку немцы взяли гребень противолежащей высоты, откуда гаубицы — как на ладони.

— У вас на батарее из-за этого уже потери есть! — кричал он, словно Кубанский не знал этого и словно он был виноват в том, что немцы взяли высоту.

Под вечер пришел комиссар батареи политрук Лозов, до этого находившийся на огневой позиции, где, собственно, и было его место, поскольку там — почти весь личный состав. Он заявился, не позвонив предварительно, и в этой внезапности визита усмотрел Кубанский некую связь с недавней нотацией, полученной от комдива.

— Ты чего? — спросил недовольно.

— Навестить пришел, — сказал Лозов, отряхивая основательно выпачканную шинель, поскольку пришлось ему изрядную часть пути проползти: днем хождение на НП не разрешалось, чтобы не обнаружить его.

— Вечера не мог дождаться?

— Значит, не мог.

— Приезжал бы, как стемнеет, с кухней. Поужинали бы, приняли сто грамм наркомовских и поговорили.

— Я подожду, — бесстрастно ответил Лозов, никак не реагируя на горячность командира. Где у тебя НП? В часовне?

— Там, — махнул он рукой в угол ограды.

И в этот момент оттуда, от НП, послышался радостный возглас:

— Нашел! Товарищ лейтенант, вижу батарею!

Согнувшись, они быстро пробежали между надгробьями, присели в мелком окопчике у стены, и Кубанский нетерпеливо прильнул к окулярам стереотрубы.

— Где батарея?

— А вы смотрите, смотрите. — Болотов суетился, обрадованный удачей, все поглядывая на темнеющее вечернее небо. — Только бы солнышко за гору не зашло, без подсветки не разглядеть.

— Есть! — вдруг выкрикнул Кубанский.

Синенький дымок на синем фоне неба и впрямь можно было увидеть только при косой подсветке заходящего солнца. Он быстро отложил на планшете угол по лимбу стереотрубы, определил по горизонталям карты точку превышения цели, дальность по секундомеру. Через минуту данные на открытие огня были готовы, и он заторопил телефониста, чтобы скорей разыскал командира дивизиона. Будь в достатке снаряды, позвонил бы он не в дивизион, а на огневую позицию и сразу бы скомандовал «огонь!». Но дневной лимит в 20 снарядов, которые он мог израсходовать по своему усмотрению, давно был использован, и приходилось спрашивать разрешение на открытие огня у командира дивизиона. Но и лимит комдива давно кончился, и ему пришлось звонить в полк. Пока инстанции договаривались между собой, солнце зашло, дальний лес сразу погрузился в темноту. Открывать огонь, не видя цели, было нецелесообразно.

— Что делать, комиссар? — спросил Кубанский.

— До утра надо ждать.

— Приказано ночью сменить ОП. А с нового места понадобится пристрелка. Да и расстояние увеличится.

— Надо подумать.

— Думай не думай!… — он махнул рукой. — Завтра сменим позиции! — И вдруг выкрикнул раздраженно: — Не в прятки же мы играем! Нам главное врага уничтожить!…

Кубанский едва дождался утра. Чуть рассвело, уже сидел у стереотрубы, вглядывался в серый сумрак, висевший над дальним лесом. На всякий случай дал проверочный выстрел по ранее пристрелянному реперу. Вскоре ожила передовая, и сразу вскинулся синий дымок в том самом месте, куда нацелено было перекрестие стереотрубы: немецкая минометная батарея была все там же, не сменила позицию.

Минуту длилась торопливая перекличка команд, и вот одно за другим ахнули все четыре орудия (голоса их Кубанский различил бы даже в многоголосом гуле канонады), и четыре всплеска разрывов вспухли в том месте, откуда выскакивали сизые дымки. Расчет был точен, даже поправки не понадобилось. Подав команду на беглый огонь, Кубанский смотрел в стереотрубу, как затягивало дальний лес черным дымом частых разрывов. Он отстранился, удовлетворенный, махнул рукой Лозову, чтобы тоже полюбовался на работу артиллеристов.

Весь этот день прошел под впечатлением удачного утра. Как и вчера, немцы пытались атаковать, и выползали из лощин танки, и приходилось кричать до хрипоты, отдавая все новые команды, но радостное настроение не проходило. Только к вечеру его испортил командир дивизиона, накричав на Кубанского по телефону за то, что не сменил огневую позицию прошлой ночью.

— Я же говорил, что ОП просматривается от немцев! Сегодня у тебя на батарее снова потери!

— Один ранен, — подсказал Кубанский, недоумевая, как можно не понимать очевидного: ради уничтожения врага порой приходится идти и на больший риск. Он снова принялся объяснять, что менять ОП прошлой ночью было нецелесообразно, ибо это уменьшило бы шансы наверняка уничтожить вражескую минометную батарею, но командир дивизиона ничего не хотел слушать.

— За невыполнение приказа пойдешь под трибунал! — крикнул он и бросил трубку.

Под трибунал так под трибунал, не больно-то это и страшно, когда сидишь под огнем на передовой. Главное-то сделано: батарея уничтожена. И он забыл об этой угрозе. А потом немцы снова пошли в атаку с танками, и Кубанскому стало вовсе ни до чего.

Атака была последней в этот день, но самой опасной: батальон моряков, оборонявшийся в долине, подался назад, под самую гору. Когда посумрачнело, к кладбищу снова поднялся капитан Боренко. Он долго тряс руку Кубанскому, благодарил за помощь, за уничтоженную вражескую минометную батарею, которая больно уж «унижала матросиков», заставляя их ползать на брюхе. А потом принялся осматривать часовню. Вылез из подвала обрадованный.

— Кости выкинем, устроим в часовне командный пункт батальона.

— Не надо этого делать! — воскликнул Кубанский.

— Почему? Надежней КП не придумаешь.