Святослав Сахарнов - Камикадзе. Идущие на смерть

— Много будешь знать…

— Не уходи. Посиди со мной.

— Нужна ты…

Собрал свой узелок и, не оглянувшись, полез наверх по разрушенной стенке.

Старик принес циновку и потертое байковое одеяло, и Ито не пришлось больше возвращаться под мост. В первую же неделю он научился править погнутые велосипедные крылья и менять разбитые ручки и багажники. Старика сотрясал кашель, он усаживался на пол и долго, задыхаясь, хрипя, ожидал, когда пройдет приступ.

— А ты не жулик? — спрашивал он, отдуваясь и глядя куда-то в сторону. — Ты должен быть мне благодарен за то, что я взял тебя.

— Я благодарен вам, хозяин.

— Завтра сходишь в полицию, пусть возьмут на учет. Будут призывать твой год. Если вздумаешь скрыться, попадешь в тюрьму.

— Я пойду в армию, когда мне прикажут.

— То-то, и не вздумай отлучаться по ночам. Верстак, инструменты, машины — я собирал их всю жизнь.

— Не беспокойтесь, хозяин, все будет в порядке.

Старик долго натужно хрипел, подносил к губам узловатые желтые пальцы и снимал с них белую мокроту.

— Война… Она не кончится никогда. Говорят, у Китая миллион солдат, пока их всех убьешь… Во время русской войны все было иначе… Вы, молодые, не знаете теперь ничего, не хотите знать.

Что всегда отличало нас, делало народом, не похожим ни на один народ в мире? Три вещи. Они сопровождают нас с детства до глубокой старости: следование национальным традициям, страх перед законом и вера в повиновение. Этого можно не осознавать, но это внушает уверенность: будущее Японии лишено опасностей, Стране восходящего солнца самим Дзимму завещана божественная миссия.

Гета — патриотическая обувь. Стук деревянных подошв на улицах — примета новой жизни, жизни во имя победы.

Дух Ямато. Япония всегда одерживала верх: Россия, Германия, теперь Китай. Мы идем от победы к победе.

В 1912 году победитель русской армии на полях Маньчжурии генерал Ноги пожелал последовать в могилу за умершим императором: он кончил жизнь самоубийством, вместе с ним то же сделала его жена. Ноги возведен в ранг божества. В память о нем построен храм. Это воодушевляет каждого.

Адмирал Того, который разгромил эскадры Рожественского и Небогатова, при жизни получил неземные почести: на торжественных обедах у императора ему было разрешено сидеть всего на одну ступеньку ниже микадо.

Пишу тебе, Эльза дорогая, содрогаясь, не в силах прийти в себя после увиденного. Вообрази, вчера у нас в Нанкине японцы казнили пленных. Жителей пригнали на площадь силой. Осужденного ставили на колени, кисти рук связаны за спиной. Руки резко поднимали, отчего человек наклонялся и шея его обнажалась. Головы рубили саблями. Над площадью стоял женский вой. После каждого удара голову подбирали и лужу крови засыпали песком.

Ты меня знаешь, дорогая, в нашем посольстве один только я не сумел отказаться. И мне пришлось видеть это все до конца…

Особа императора священна и неприкосновенна, род его поставлен править на вечные времена. Умысел на жизнь императора карается смертью, а приближение к нему без разрешения — тюрьмой.

Всякий портрет императора священен. В случае пожара он должен быть первым вынесен из дома. Никто не может стоять или сидеть выше императора. Когда император едет по городу, все должны находиться на улице.

Двойное самоубийство — наша традиция, и не следует осуждать его. Если на пути влюбленных встают неодолимые препятствия, такие, как несогласие родителей или отсутствие жилья и денег, они договариваются одновременно покончить счеты с жизнью. Они бросаются в море или прыгают, взявшись за руки, в горах — со скалы или ложатся под колеса поезда, или принимают яд, или убивают друг друга из пистолета. На острове Хоккайдо есть кипящие серные озера, смерть в них предпочтительна.

Необходимо воспитывать Дух Великой Восточной Азии. Великая Восточная Азия — это сфера Совместного Процветания.

Запрещаются выступления, воспитывающие ненависть к войне, запрещаются пропаганда пацифизма, мирных настроений и распространение уныния. Каждый должен посмотреть кинофильмы: «Победная песня Востока», «Командующий, штаб и солдаты».

Во Владивосток, в Гомера они приехали в мае, и сразу же получили на Корабле комнату.

Казенную мебель — ободранный стол, кровать, два шатких стула — принесли матросы со склада, шкаф уступила соседка.

Таня протерла влажной тряпкой пол, расставила стулья, сходили с мужем в столовую, а когда вернулись, за окном уже темнело, сине-зеленые ели налились чернью, растаяли, стали неотличимы от глухого, без звезд, неба.

Бухта, полуостров, дома продувались насквозь. Набегали тучи.

Муж лежал на кровати, одежду повесил на стул и смотрел, как она оттирает мыльной тряпкой жирные брызги на стене.

— Супом они, что ли, плескали?

— Иди ложись.

Он подвинулся, заскрипели пружины, хрустнула, ломаясь в матрасе, солома.

— Сейчас.

— Что ты там увидела?

— Паучок

— Убей его.

— Он маленький.

— Мне встать?

Они ехали от Москвы до Приморья поездом десять суток

— Ну, иди ко мне. Что — не ясно?

— Сейчас.

Она протянула палец и легонько коснулась паутинки, на которой качался маленький светлый комочек…

— Ну, иди же.

— А вот еще один. Пусть у каждого из нас будет свой паук Они будут качаться на своих нитках и ждать, когда мы придем с работы. Я тоже пойду работать.

— Может, ты все-таки ляжешь? Ты можешь понять меня?

Она вздохнула, вышла из угла, стащила через голову тонкий свитер, стоптала, низко наклонясь, юбку, достала из чемодана рубашку, надела ее — затрещали искры, взяла в рот мятную конфету, протерла одеколоном пальцы.

— Расскажи мне о себе, — попросила она, — ты никогда не рассказывал об отце, о матери. Они любили друг друга?

— Да, да, да… Да перестань ты тянуть, ложись. Ты что, не хочешь?

Неделя не прошла, как Нефедову довелось узнать, что такое ВУ. Ему сказали: «Оденься. Ты что, чумичка, у нас так в море не ходят». Пришлось раздеваться до белья, надевать сперва еще одно, шерстяное, поверх него резиновый, похожий на водолазный, костюм, на голову — летный шлем. Когда оделся, его поставили позади маленькой, узкой, каплеобразной рубки, сказали: «Держись, а то смоет!» Он вцепился в поручни.

Оба катера были низкие, горбатые, похожие на перевернутую алюминиевую лодку. Перед Нефедовым из рубки торчали две головы — командир катера и Кулагин. Словно взорвавшись, завелись моторы, под ногами задрожала скользкая от воды и масла палуба. Отдали пеньковые концы, катер отпрыгнул от причала, отскочил, как выскакивает из станка ракета, и тотчас помчался, раздвигая корпусом воду (если смотреть сверху — утюг, скользящий по белой льняной, гладкой, как простыня, воде, а позади перемешанная винтами пенная дорожка — проутюженный след).