Питер Устинов - Побежденный

Наконец Шерф взобрался в лодку и едва не опрокинул ее в борьбе со Шнайдером, который сопротивлялся помощи с сумасшедшей силой утопающего. Затарахтел мотор, шума его не было слышно за ревом воды. О его работе свидетельствовали только голубые дымки, улетающие в темноту.

— Возвращаться — это безумие! — крикнул Ганс. Дрожавший, мокрый до нитки Шерф засмеялся и дал

Гансу фонарик.

— Пожелай мне удачи! — крикнул он, когда лодка развернулась носом к волнам. Большей частью ничего не было видно, кроме бушующей воды, изредка ненадолго показывалась белизна лодки, напоминавшая трепещущий платок, потом она скрылась из виду окончательно.

— Посмотрите только! — сказал итальянец.

Ветер срывал пену с волн и нес, словно косяк блистающих рыбок, к небу, где ее уничтожал ливень.

— Скверная ночь, — ответил Ганс, не расположенный к разговору.

— Зуб у меня болит.

— Извини.

Несколько часов прошло в унылом молчании. Ганс то и дело светил фонариком в море, покуда свет не стал желтым из-за того, что батарейка начала садиться. Казалось, что рассвет должен был наступить несколько часов назад.

Промерзший итальянец внезапно и совершенно обоснованно пришел в гнев и заявил Гансу, что тот не имеет никакого права задерживать исполняющего свой долг карабинера.

— За это полагается суровое наказание, — сказал он.

— И за то, что меня раздражают, тоже, — беззлобно ответил Ганс, но его небрежный тон лишь еще больше вывел из себя итальянца.

Когда наконец в темноте среди волн появился какой-то силуэт, итальянец резким голосом бранил немцев за все, что они натворили, но Ганс уже не отвечал. Он отчаянно встряхнул фонарик, вспыхнул желтый луч света. Лодка, покачавшись на гребне волны, устремилась к берегу и наткнулась на невидимый под водой камень. Раздался треск, слышимый даже сквозь шум ветра, и лодка исчезла из виду.

Итальянец снова забыл обо всем в стремлении прийти на помощь и ринулся в прибой. Ганс выкрикивал ему указания, но карабинер, памятуя о своей гордости, в ответ выкрикивал другие. Они были по пояс в воде, соленые брызги хлестали им в рот и в нос, их бросало то друг о друга, то в стороны, то снова друг о друга. В одном из этих столкновений оба с удивлением обнаружили, что в воде их уже не двое, а трое.

— Возвращайтесь обратно! — крикнул Шерф, отрыгнув соленую воду.

Всех их вынесло на берег, будто обломки кораблекрушения, где они полежали с минуту, беспомощные, будто выброшенные на сушу рыбы, прибойные волны вздували их одежду, будто воздушные шары, а потом стекали по их обессиленным ногам. По лицу Шерфа струилась кровь.

— Что будем делать? — спросил итальянец десять минут спустя, когда они уселись за утесом.

И, не получив ответа, обратился к ним:

— Послушайте, вы проиграли. Один из вас ранен. Будущего у вас нет. Почему бы вам благоразумно не пойти со мной в ближайший полицейский участок? Я походатайствую за вас, скажу, что вели вы себя хорошо, хоть и неправильно. Приговор будет гораздо более мягким, чем если попытаетесь бежать, а потом снова попадетесь.

Ответа не последовало. Ободренный молчанием немцев, которое приписал обдумыванию своих слов, итальянец изменил подход.

— Слушайте, парни, мы все солдаты. Все солдаты в мире, независимо от национальности, терпят общие тяготы, образуют единое товарищество. Я пойду вам навстречу, если вы пойдете навстречу мне. Это, в конце концов, неписаный закон казармы. Если пойдете со мной, я получу повышение, а вы более легкий приговор. Таким образом все поможем друг другу. Мне это предложение кажется очень разумным.

— Раздевайся, — ответил Шерф.

— Что?

— Мы, немцы, всегда будем признательны тебе за то, что ты сделал. Назовешь нам свою фамилию, и возможно, мы когда-нибудь сумеем достойно вознаградить тебя. А казарменные традиции соблюсти не удастся. Снимай одежду.

Через четверть часа они расстались. Итальянец в одном белье под шинелью, плача от усталости и позора, отправился в сторону Специи, немцы пошли к Леричи.

Шерф, одетый теперь в холодный, липнущий мундир карабинера, предупредил итальянца, что, если он вздумает идти за ними, они свяжут его и бросят на берегу. Угроза эта показалась столь ужасной, что итальянец покорно заковылял в темноту. Однако, немного пройдя и сообразив, что его мучителей с ним нет, вспомнил о чувстве собственного достоинства и снова вышел из себя. Что делать?

Преступников карабинер решил не преследовать. Оказаться связанным в таком унизительном виде было бы ужасно. Он пустился бегом, торопливо поднимаясь по знакомым тропинкам среди утесов. Когда первые проблески синевато-серого света начали пронизывать черноту, он яростно застучал в дверь небольшого дома на дороге Ливорно — Специя. Под неистовый лай собаки за окном появилась испуганная старуха.

— Posso telefonare, per favore? [56] Разрешите позвонить, пожалуйста (ит.).

Валь ди Сарат начинал падать духом. Патрулирование оказалось бесплодным, полицейские вымокли и устали. Чиччи клял расположение города.

— Преступникам здесь легко скрываться. Пришедший на смену карабинер не смог найти своего приятеля Кьярелли. Доложил о его исчезновении, и поиски были ограничены районом порта. Судовые команды, сон которых нарушало появление полицейских катеров, выходили из себя. Испанское судно уже находилось за пределами гавани и приближалось к границе трехмильной зоны. На просьбы по радио остановиться для проверки испанцы не реагировали, и Валь ди Сарат решил, что немец у них на борту и теперь находится вне досягаемости.

— Поиски в городе теперь просто-напросто пустая формальность, — сказал он.

Потом позвонил Кьярелли. Чиччи и Валь ди Сарат примчались в полицейский участок на одном мотоцикле.

— Один немец на испанском судне, — сказал запыхавшийся Чиччи. — другой… Что? Говори громче.

Валь ди Сарат вырвал у него трубку.

— Что? Двое немцев, один помигивает? Где? Идут в направлении Леричи?

Чиччи взглянул на карту. — В твоем мундире?

Чиччи выхватил трубку у Валь ди Сарата.

— Как ты одет?

— Наступила пауза.

— И тебе не стыдно?

— Нельзя терять времени, — отрывисто произнес Валь ди Сарат.

Начались телефонные звонки. Все кричали. Полчаса спустя этот карабинер был арестован в Леричи. Сорок пять минут спустя он успешно доказал, что является тем, за кого себя выдает, и получил от командира взыскание за подозрительный вид.

За час до объявления новой тревоги Ганс с Шерфом вышли на шоссе виа Эмилия в Аванце и там подсели в набитый солдатами американский джип, казалось, солдаты едут куда глаза глядят. Шерф обнаружил в кармане мундира наручники и защелкнул один браслет на руке Ганса, другой на своей, словно они были арестованным и конвойным.