Питер Устинов - Побежденный

Съемочная группа тут же развила лихорадочную деятельность. Третий ассистент принялся звонить в Союзную контрольную комиссию, но поскольку синьор Виретто, начальник почты, являлся членом ударной бригады имени Первого Мая и, собственно говоря, похитителем сценария, телефонная линия почему-то оказывалась занятой в течение многих часов. Предпринятая наконец попытка отправить телеграмму тоже не увенчалась успехом, поскольку синьор Виретто исказил текст.

Тем временем немцев построили для режиссерского смотра. Под назойливые покрикивания ассистентов Ганс неохотно надел мундир с погонами капрала-артиллериста и позволил загримировать себя. Потом вышел из домика с другими новоприбывшими и в холодном солнечном свете встал в строй. Было что-то знакомое в рельефе местности, в причудливом изгибе горной вершины, представляющей собой не пик, а запятую; в большом кресте на холме; в протяженности долины от пастельных теней и серебристости олив до мрака недоступных свету глубин; в купе кипарисов на кладбище, напоминавшей наставительно поднятые пальцы византийского святого на иконе. Сан-Рокко!

Ганс почувствовал, как но спине поползли мурашки страха, как словно бы иглами закололо щеки. Надо бежать, пока он не видел ничего, кроме декораций деревни; пока его не привели на место преступления и не ткнули носом, будто щенка. Тем более, пока его не узнали.

— Это те самые люди? — спросил подошедший Таку и начал смотр, его сопровождал человек с ярким галстуком, которого Ганс видел в конторе Эрхардта.

— Хорош. Плох. Отлично. Сделайте его капралом. Хороший типаж. Выглядит не очень по-немецки…

Таку шел вдоль строя. Может, его отвергнут? Режиссер остановился перед Гансом.

— Этот мигающий глаз может отвлечь внимание… — сказал он.

— Я счел, что он может быть кстати для одного эпизода, — ответил человек с ярким галстуком.

— Дайте мне сценарий, — потребовал Таку в приливе внезапного вдохновения. — Да. Да, он может быть тем солдатом, о котором офицеры говорят в важном эпизоде на старой мельнице, у которого нервы никуда не годятся, сыном еврейки, который хочет стать священником.

— Я так и представлял себе, — сказал человек с ярким галстуком.

Все пристально уставились на Ганса.

— Можете произнести какую-нибудь реплику? Ганс внутренне вскипел.

— Моя мать не еврейка. И я неверующий.

— Прекрасно. Прекрасно, — оживился Таку. — Он говорит по-английски. Это почти и все, что ему предстоит сказать. Снимите с него капральские нашивки и дайте ему сценарий. Этот человек должен быть рядовым, дезертиром.

— Я был майором, — раздраженно произнес Ганс.

— Нет-нет, — сказал Таку, для которого фильмы были реальностью, а факты вымыслом. — Вы замечательный рядовой, рядовой-невротик.

И отошел, а коллеги принялись поздравлять Ганса с удачей.

— Где офицеры? — спросил Таку.

Все ассистенты принялись громко звать офицеров, из гримерной палатки вышли трое людей с погонами лейтенанта, капитана и полковника. Полковник привлек внимание Ганса. У него были рыжие усы, большие очки и что-то, возбуждающее любопытство, в осанке.

— Лейтенант превосходный, — сказал Таку. — Капитану нужен шрам-другой для придания более зверского вида. Полковник никуда не годится. Похож на англичанина. Типичный англичанин. Сбрить усы, подстричь волосы, снять очки и дать монокль.

Полковник запротестовал.

— Усы носило больше немецких полковников, чем вам представляется.

Ганс узнал по голосу Бремига.

— В Америке никто этого не знает, — ответил Таку. — Сбрить.

— И монокли носили на войне четырнадцатого — восемнадцатого годов, а не тридцать девятого — сорок пятого.

— Так вы ветеран, — сказал Таку. — Теперь присоединим их к солдатам, проверим общее впечатление, как они идут но деревне со своей смертоносной миссией.

Когда офицеры подошли к солдатам, Ганс увидел, что Бремиг побледнел и встревожился.

— Видоискатель! — крикнул Таку, опустившись на колени в придорожную пыль. — Теперь вперед. Полковник командуйте.

— Vorwärts — marsch [64] Вперед — марш (нем.). , — произнес Бремиг небрежным голосом штатского, и полк статистов неторопливо пошел вперед.

— Стоп! Не так — будто все происходит взаправду. Вы на войне!

— Vorwärts — marsch! — крикнул Бремиг погромче, но на вялости статистов это не отразилось.

— Стой! Черт побери! — заорал Таку. — Вы немецкие солдаты, идете уничтожить деревню во имя своего треклятого фюрера и фатерланда. У вас нет никаких сомнений. Кто силен, тот и прав. Ничего иного вы не знаете. Я хочу видеть на ваших лицах злобу. Теперь вас может удовлетворить только кровь женщин и детей. У вас никогда не было демократии. Вы действуете, как хорошо смазанная машина, вы преисполнены ненависти. Я деревня! Идите, уничтожьте меня!

— Ich mach's nicht mit [65] Я в этом не участвую (нем.). , — сказал один солдат, выходя из строя.

— Ich auch nicht [66] Я тоже (нем.). , — сказал другой.

— Что это с ними, черт возьми? Верните их в строй! — завопил Таку.

— Немецкие солдаты не были зверями! — крикнул тот, что вышел из строя первым. — Мы были не лучше и не хуже ваших солдат. Они убивали нас, мы убивали их, вот и все. Женщин и детей не трогали.

Разъяренный Таку подошел к нему.

— Давайте взглянем на факты, — угрожающе заговорил он.

— По-вашему, деревня сгорела оттого, что какой-то итальянец не загасил окурок? Нет. Это была преднамеренная военная операция, предпринятая немецким верховным командованием, и тогда вы не возмущались. Нет. Вы дожидались приезда американской кинокомпании, чтобы начать возмущаться.

— Меня здесь не было, — ответил немецкий бунтарь. — Я служил в военно-полевом госпитале в Виареджо, и мы спасли жизнь многим американским летчикам. Если хотите показать убийство, ведите сюда убийц, а не нас.

— Вы хотите сказать, что не были нацистом?

— Я коммунист. Таку опешил.

— Коммунист? Вот тебе на. Коммунист в нацистской армии?

— А вот Герхардт квакер.

— Квакер!

— Один из очень немногих в Германии. Он всегда стрелял в воздух, так как является противником убийства.

— А остальные, — зарычал Таку, — надо полагать, адвентисты седьмого дня, трясуны, буддисты, духоборы, сионисты, и среди них нет ни единого наци!

Другие немцы, почти ничего не понимавшие по-английски, бессмысленно взирали на него, только Бремиг небрежно повернулся посмотреть, что будет дальше, поскольку играл полковника и должен был возглавлять очередную кровожадную атаку в направлении камеры. Увидел Ганса, и у него отвисла челюсть. Ганс отвернулся и замигал.

— Сэм, — в отчаянии обратился Таку к человеку с ярким галстуком, — разве я не говорил, что нужны убежденные наци?