Владимир Кошута - «Обезглавить». Адольф Гитлер

— Зачем так быстро, Жорж? — указал Гастон на спидометр, стрелка которого замерла на отметке сто километров в час. — Мы не на пожар едем.

Марутаев покосился на спидометр и сбавил скорость. Спустя какое-то время, недовольно, с тенью горечи и упрека в голосе протянул:

— Н-да-а, приказано немцев не уничтожать. А? — повернул лицо к Гастону, вызывая его на разговор. — Не борьба, а прямо-таки игра какая-то.

— Для террора еще не наступило время, — пояснил Гастон. Чувствуя, что такое объяснение Марутаеву, видимо, давали не раз и вряд ли оно его удовлетворяло, уточнил, — Сегодня еще нельзя. Понимаете? Мы добиваемся освобождения заложников. Освобождения! В таком случае уничтожение немца-шофера бензовоза помешает этому. Иной раз, в иной обстановке пощады оккупантам не будет. А сейчас Деклер и Киевиц правы — надо проявить гуманность, но подтвердить нашу решимость привести в исполнение требования, изложенные в ультиматуме.

Серая лента асфальта стремительно бежала под колеса машины, сосредоточенный взгляд Марутаева был направлен в темноту ночи, которую раздвигал свет фар. Он не отвечал Гастону, думал, будто бы на весах справедливости взвешивал каждое его слово, определяя его весомость, убедительность.

— Может быть, оно и верно, — неопределенно сказал он, — Но только после того, как мотоциклист едва не удушил меня, руки мои чешутся, когда я вижу немца. Мне так и хочется вцепиться ему в горло.

— Потерпите, — посоветовал Гастон. — Если казнят заложников, то фашистов начнем убивать в тот же день.

— Жаль, что меня не включили в боевую группу, — высказал сожаление Марутаев, — А то бы я рассчитался с бошами и за Бельгию, и за Россию.

— Вы это еще успеете сделать, мсье Жорж, — после небольшой паузы раздумчиво произнес Гастон, — Все еще впереди. Борьба с фашистами только начинается и до победного конца далеко.

— Верно, далеко, но бить их надо уже сейчас. В этом я твердо убежден, — решительно прозвучал голос Марутаева, и Гастон понял, что его убеждение глубоко выстрадано, непоколебимо.

Миновали городок Вавр, пересекли реку Диль, железную дорогу Лёвель—Лималь. Гастон посмотрел на часы, показания спидометра, огляделся по сторонам.

— Кажется, приехали? Не так ли?

Марутаев остановил машину, заглушил мотор, пояснил:

— Здесь недалеко должен быть спуск в лощину, а затем развилка дорог. В случае чего, мы сможем легко уйти, свернув с основной магистрали.

— Отлично, — сказал Гастон и вышел из машины на студеный сырой ветер.

В просвете туч показалась луна. Сколько можно было видеть, асфальтная лента дороги, резко спускавшаяся вниз, была пустынной. Только изредка по ней на предельной скорости проезжали одиночные машины, как в сторону Брюсселя, так и в сторону Намюра.

По данным разведки Киевица, по автостраде Намюр—Брюссель вторую неделю немцы усиленно возили бензовозами горючее на аэродром в Эвере в Брюсселе. Возили днем, а больше всего, ночью, когда дорога была свободна от транспорта. Осмотревшись на месте, Гастон вернулся к машине, сообщил:

— Место действительно удобное для нашей акции. Приготовьтесь.

В его голосе Марутаев уловил волнение и на правах уже побывавшего в опасных ситуациях и обретшего некоторый опыт, хладнокровно ответил:

— У меня все готово, — показал толовую шашку с присоединенным к ней бикфордовым шнуром, — Остается только поджечь.

— Вот и отлично. Тогда приступаем к делу.

Марутаев открыл капот машины, включил аварийное освещение, стал осматривать двигатель, что-то отвинчивать и тут же ставить на место, всем своим видом создавая впечатление, что занимается устранением какой-то поломки. От него не отходил Гастон.

Оба они с напряженным ожиданием прислушивались к движению на магистрали, обостренным слухом ловили натужный гул двигателей бензовозов на крутом подъеме дороги. Но вокруг стояла ночная тишина, изредка нарушаемая шумом проходящих машин.

— Может быть, они сегодня и не возят горючее? — усомнился Гастон.

Марутаев недовольно посмотрел на него, и он сконфузился, устыдившись своего неуместного предположения.

— Надо подождать, — возразил Марутаев, — У Анри сведения точные. Ошибки быть не может.

Гастон поежился и от недовольного взгляда Марутаева, и от пронизывающего ветра, который пробирал его до костей, довольно легко проникая сквозь офицерскую шинель.

— Подождем, — согласился он и поднял воротник шинели, пряча лицо от ветра.

Шел третий час ночи. Время тянулось до того медленно, что Марутаеву и Гастону казалось остановившимся. Когда же они достаточно намерзлись и изнервничались, а терпение подходило к концу, подводя к мысли ни с чем вернуться в Брюссель, ветер донес до их слуха отдаленный гул тяжело груженных автомашин. Гул этот постепенно нарастал, приближался, и через какое-то время на подъеме шоссе показался свет фар колонны из десяти бензовозов, следовавших один за другим на незначительном расстоянии.

По мере приближения колонны у Гастона росло волнение, повышалось чувство опасения за исход операции. Он полагал и даже был убежден в том, что дело придется иметь с одним бензовозом, а, стало быть, с одним, от силы, двумя немцами, оказавшимися в кабине. В таком случае выполнить задание Киевица было легко. Но вот совершенно неожиданно на дороге появилась колонна машин, и это нарушило его расчет, осложнило положение и в его душу заползло сомнение.

— Десять машин, — прошептал он, и Марутаев не смог с толком разобрать, чего больше было в этом шепоте — удивления, опасения или плохо скрытой растерянности перед немцами.

А гул машин нарастал и раздавался в лощине раскатистым, громким ревом, приближаясь к вершине подъема. Дорогу, до этого скрытую покровом ночи, залил яркий свет фар, высвечивая из темноты бензовозы. Наблюдая за нею, Марутаев ощутил, как и ему начало передаваться состояние напряженности и даже растерянности, которое он обнаружил в Гастоне. Это ощущение больно хлестнуло его самолюбие. «Да не уж то я трушу?» — неприязненно подумал он о себе и, чтобы выйти из этого неприятного и опасного состояния и вывести из него Гастона, с подчеркнутой бодростью сказал:

— А-а-а, русские в таких случаях говорят: «Семи смертям не бывать — одной не миновать». Берем последнюю машину, мсье Гастон!

Поговорку Марутаева, его решимость Гастон воспринял, как упрек себе и, отбросив опасение, ответил твердо:

— Берем!

Нагнувшись над мотором машины, они ожидали приближения колонны. Вот из темноты показался первый тяжелый бензовоз, за ним второй, третий… Колонна медленно вытягивалась из лощины на ровную дорогу и, тут же набрав скорость, потерянную на подъеме, уходила в сторону Брюсселя.

— Пятый… Шестой… Седьмой… — медленно, по мере появления бензовозов, считал Марутаев.