Милош Крно - Лавина

«Какой я уже седой! — подумал он, глядя на свои как бы присыпанные мукой усики, морщины на лбу и мешки под глазами, какие бывают у стариков. — Мне всего пятьдесят лет, а я уже состарился».

Потом он вспомнил, как прогнал жену, когда та пришла спросить, не следует ли позвать гостей, чтобы отпраздновать его день рождения. Конечно, он заслуживает того, чтобы в его честь было устроено торжество, ведь это он превратил захудалую кожемятню в солидное предприятие, фабрику. Он состоит в десяти правлениях. Он сколотил колоссальное состояние. Но зачем праздновать? Празднование связано с расходами, а он придерживался строгого финансового режима, ни гроша не тратил просто так. «Геллер к геллеру — получится крона». Такие настойчиво пропагандируемые Ондреем девизы, как летучие мыши, кружили в старых стенах Захарова дома.

Ондрей был убежден в том, что великие дела складываются из мелких, а миллионы из геллеров, а потому держал в ежовых рукавицах всю свою семью. Его супруге Этельке с трудом удалось уговорить мужа, чтобы он послал Пуцика в Цюрих, подальше от военной заварухи. Его сын Эрвин, учившийся в Братиславе, также тратил большие деньги, а кроме того, выклянчил еще пять тысяч, чтобы за свой счет издать стихи, не находившие покупателей.

«Да, именно так, миллионы из геллеров», — подумал Ондрей и осторожно достал из сейфа кипу бумаг. Он снова начал сортировать их на массивном письменном столе, как будто раскладывал карты. Он пожирал их жадным взглядом и, разложив на несколько кучек, довольный, закурил сигарету.

Он задумчиво выпускал из ноздрей голубоватый дым, таявший под хрустальной люстрой. Потом вдруг немного испугался: ведь он забыл запереть дверь.

Встал, потихоньку повернул ключ, нажал на ручку, проверяя, закрыта ли дверь, и вернулся к своим бумагам.

Сейф был распахнут, и в глубине на двух полках блестели золотые предметы. Его взгляд устремился к золоту, но потом скользнул к бумагам. Он начал листать толстую книгу, на страницах которой были записаны колоссальные суммы, полученные в последние месяцы от заказчиков, особенно от одной немецкой фирмы, которой он поставлял высококачественную кожу на обувь солдатам вермахта.

«Сколько километров большевистской земли оставили за собой мои подошвы!» — подумал он с чувством гордости в душе и представил себе, как немецкие солдаты наступают на Москву, на Сталинград, И сразу же спохватился: черт побери, спит он, что ли, вот уже два года? Ведь теперь немцы отступают.

Он посмотрел на часы, сложил бумаги в сейф и вышел в переднюю. Скоро должен прийти доктор.

Серебряным гребнем он причесал густые седые волосы и затянул потуже узел галстука. Двери передней распахнулись.

— Как поживаете, пан фабрикант? Мое почтение! — Доктор Главач подошел к нему и протянул руку.

— Милости просим.

В столовой доктор осмотрелся и спросил:

— Как ваше сердце, пан фабрикант? Беспокоит оно вас?

Не дожидаясь ответа, доктор подошел к просиженному кожаному креслу и погрузился в него.

Ондрей улыбнулся, пожал плечами и сел напротив него.

— Чувствую я себя лучше, — ответил он, — по иногда, по ночам… Дыхание, знаете…

Он предложил доктору сигарету и хотел было дать ему огня, но серебряная зажигалка отказала. Главач достал из кармана спички.

— Это надежней, — рассмеялся он. — У меня акции и здесь, — он потряс зажигалкой, которую держал в руке, — и в спичках. Не одно, так другое — без огня не останусь… Значит, по ночам покалывает, пан фабрикант? Стареем, стареем.

Он курил быстро и жадно, а когда на конце сигареты образовался столбик серебристого пепла, положил ее на пепельницу и устремил взор на Захара.

— Я пришел к вам, пан фабрикант, — начал он неторопливо, — по одному важному делу. Наступит время, и совесть спросит нас, как мы жили, что делали?

Ондрей рассмеялся:

— Что это с вами, пан доктор, уж не собираетесь ли вы на тот свет?

— Как бы не так! — Доктор Главач рассердился сам на себя. «К чему эти выкрутасы, скажу ему без обиняков». — Так вот, продолжим наш разговор: что мы сделали для демократии? Да этот вопрос нам может задать не только наша совесть. — Он лукаво улыбнулся. — Фронт приближается, да и из Лондона нас призывают действовать. Мы должны пойти на какие-то жертвы! Коммунисты создают всякие комитеты, а мы, интеллигенты, спим…

Ондрей даже перестал курить, так внимательно слушал он доктора. Он вспомнил, как кто-то говорил ему, что коммунисты, дескать, составляют списки коллаборационистов, тех людей, которые побогаче. Но потом встрепенулся: доктор внушает ему тут свои, в сущности, наивные идеи.

— А какое отношение это имеет ко мне? — спросил он.

— Не хочу слишком распространяться, — продолжал врач, — но я разговаривал с депутатом Жабкой, а также с некоторыми господами… Так вот, короче говоря, мы бы хотели, чтобы вы вошли в подпольную организацию.

Ондрей швырнул недокуренную сигарету в пепельницу и воскликнул:

— Вы это всерьез? Да вы, кажется, стали большевиком?

Доктор испугался было, что начал слишком неосторожно, но, подумав, решил, что Ондрей просто не понимает, как обстоят дела, и это рассердило его. Ондрей торгует с немцами, состоит в ГСЛС и должен был бы благодарить доктора, а он… Главачу пришло в голову, что не следует сердиться, что это вредит здоровью. Он справился со своими чувствами и начал объяснять:

— Ну-ну, пан фабрикант, меня-то ведь вы не подозреваете? Я пришел к вам как к бывшему члену аграрной партии, а Урсини, — продолжал он тихим голосом, — согласился, что мы должны создать организацию. Вот так обстоят дела: русские обязательно придут в Словакию. Чехам, пожалуй, повезет больше — их освободят американцы. Но мы должны здесь принять меры, как бы вам сказать, ну, против местных… Кроме того, учитывая национальные чувства… Смотрите, ведь немцы…

Ондрей, поигрывая зажигалкой, покачал головой и отрезал:

— Вы не правы, Германия — хозяин положения. Это ничего, что сейчас они отступают. Знаете, недавно я был в Братиславе и смотрел бокс. Там более сильный тоже отступал, отступал и вдруг, — он выставил руки перед собой, — так начал молотить другого, что того пришлось поднимать с ринга. — Он зажмурил правый глаз и, закурив новую сигарету, сказал: — Немцев никто не поставит на колени. А уж если дело пойдет к этому, они договорятся с Черчиллем, и баста!

Встретив удивленный взгляд доктора, он усмехнулся и украдкой махнул рукой. Деревенский политик, что он понимает? Ведь он, Ондрей, лучше информирован, он знает людей, бывает на заседаниях. Он знает не только Райнера из Судет и других фабрикантов в Германии, но также фабрикантов в Англии и Америке, а те всегда держатся вместе, если надо будет, то вместе ударят и по Москве. Такова реальность, а доктор болтает чепуху.