Милош Крно - Лавина

Янко неторопливо огляделся, поправил ремень на гимнастерке, лицо его стало серьезным.

— Послушай, Милка, — сказал он почти шепотом, как будто опасаясь, что и у деревьев есть уши, — я хотел бы с тобой поговорить.

Она украдкой бросила на него взгляд из-под длинных ресниц, нежных как пух, и опустила глаза. Янко легонько взял ее за локоть и указал взглядом на противоположный склон, покрытый гвоздиками и маргаритками.

— Пойдем посидим там. Хорошо?

Она согласно кивнула и пошла перед ним. Теплый ветерок трепал ее пестрое платье в цветочек и льняные волосы. Тени елей, раскачиваемых ветром, легли на полянку. Над ними грациозно пролетела сорока с длинным веерообразным хвостом, блеснула, как жар-птица, в солнечных лучах, падающих через густые кроны елей, и исчезла в полумраке леса.

Милка робко села, загорелые руки положила на колени, едва-едва прикрытые платьицем, откинула голову назад.

— Как хорошо, что ты вернулся, — произнесла она одним духом, и ее лицо покрыл румянец.

Янко сдержанно улыбнулся:

— Что же, раз пули меня обходят! — Он пожал плечами, как будто хотел показать, что он здесь ни при чем, и продолжал, понизив голос: — Я хотел поговорить с тобой еще раньше… Послушай, ты работаешь в этом компосесорате, у тебя там телефон… В общем, нам нужна связь с Погорелой.

Милка уперлась локтями в колени и посмотрела на него. В ее волосах блеснул солнечный луч. Янко коснулся мимолетным взглядом ее голубых и, казалось, теплых глаз и увидел в них недоумение. Наверное, она ждала, что он заговорит о другом.

— Ведь я вам уже звонила, — вырвалось у нее.

— Знаешь, мы бы хотели, чтобы ты делала это регулярно. Ты могла бы делать это каждый день. Товарищи тебе скажут, что передать. Только, — он поднял брови, — осторожно.

Его слова, казалось, вызвали у девушки интерес. Ей нравилась эта затея с телефоном, явно нравилась, так же как и сам Янко. Они дружили только в детстве, но Милка в глубине души старательно хранила эти воспоминания, как большую драгоценность, а мысль, что она будет время от времени звонить Янко в лесную сторожку, обрадовала ее. Главное, что она его услышит, а большего ей и не надо.

Она глубоко вдохнула дурманящий аромат тимьяна, а вспомнив, как убедительно говорил Янко о том, что словацкий народ должен освободиться от немцев, очень захотела узнать, что делает сам Янко.

— А ты у них главный? — не выдержала она, но сразу же прикусила нижнюю губу. Что, если он рассердится, ведь есть же у него свои тайны.

— Нет, — улыбнулся Янко, — командир здесь русский, тот, который разговаривал с мамой. Он спрыгнул с самолета, должен был идти на восток, но мы упросили, чтобы его оставили здесь. Мы нашли его с поврежденной ногой.

— Тогда на танцевальном празднике вас было всего несколько человек, — перебила его Милка, — а теперь вон сколько! Я буду ребят уговаривать, чтобы еще к тебе шли… — Оборвав фразу на этих словах, она потянулась рукой к бархатной бабочке лимонного цвета и грустным голосом прошептала: — Улетела… А знаешь, Янко? — Ее глаза и голос оживились. — Когда мы были еще детьми, ты хотел поймать бабочку, такую желтенькую. Но ты этого наверняка уже не помнишь.

— Почему же? — пристально посмотрел на нее Янко. — Очень хорошо помню. — Он сам смутился, когда почувствовал, что в его голосе зазвучали теплые нотки, и добавил насмешливо: — А в воду я прыгал, как лягушка. Отчаянным был.

Милка стала грустной.

— А помнишь, как ты у меня из руки вырвал букет? — показала она на гвоздику. Девушка подперла подбородок ладонью, посмотрела вдаль и добавила: — Ты его отнес Мариенке.

Стоило ей вспомнить о любви Янко, как печаль сжала ее сердце. Янко помрачнел. Он вытянул длинные ноги и сердито махнул рукой:

— Э-э, чего там!..

— Да, потом вы с ней почему-то расстались, — сказала она задумчиво. — Но на танцевальном празднике, — добавила она громче и более живо, так, как говорила прежде, — ты с нею разговаривал.

— Разговаривал! — расхохотался Янко, украдкой бросив на нее испытующий взгляд. — Сокола ее хотели расстрелять Милка посмотрела на него непонимающе.

— Но ведь она его оставила, — возразила девушка. Она ожидала, что Янко начнет говорить о Мариенке, но, когда наступила неловкая пауза, сказала: — Говорят, что первая любовь не ржавеет.

Глаза ее лукаво заблестели. Она видела, как Янко сжал губы и сердито сорвал длинную травинку. Обернув ее вокруг руки, он сказал с горькой усмешкой:

— Первая любовь… Может и так, только не она была моей первой любовью.

Если бы Милка посмотрела на него, то все поняла бы по выражению его лица. Он думает о ней, ее называет своей первой любовью, Милку.

Она покраснела, закрыла глаза, не смея взглянуть на него. Она казалась себе маленькой, совсем маленькой.

Вот Янко в коротких, залатанных штанишках, с волосами, растрепанными, как воробьиное гнездо, ведет ее, крепко держа за руку. Вот они оперлись согнутыми руками о забор и через щель во все глаза смотрят на то, что делается во дворе у Захара. Под навесом стоят рабочие. У них нахмуренные, строгие лица, упрямые взгляды. Отец Янко вышел из толпы, отбросил в сторону фартук и решительным тоном что-то возражает Захару. Потом она чувствует дыхание Янко на своем лице, он шепчет ей на ухо: «Я тоже буду кожевником, когда вырасту». Д она, в ужасе от крика, который стоит во дворе Захара, говорит затаив дыхание: «А я буду тебе готовить».

Янко вернул ее к действительности:

— Ну, пойдем, Милка. Воспоминания оставим на другое время. Я должен идти к Имро, а потом еще к Беньо.

Милка медленно встала, поправила платье и как бы через силу сказала:

— Ничего этот дядя Беньо не боится… Да и вы здесь не робеете.

— Пусть боятся жандармы и гардисты, — засмеялся Янко, а потом озадачил ее вопросом: — Как тебе понравилось собрание?

Она пожала плечами.

— Хорошо ты сказал. Смешно, что некоторые верят этому Тисо. А знаешь что, Янко? Не надо тебе было так нападать на Юрко Врбенского. Он не пошел копать эти землянки, потому что немного трусоват.

— Но ведь как раз трусость, — вспыхнул Янко, — сегодня самый большой грех! Почему я не боюсь? И разве он не должен был уже давно уйти в горы?

Они перешли через ручеек и медленно шагали по запыленной дороге.

— Лучше бы я к нему обратилась по-доброму, — ответила Милка, — ведь он хороший парень. — Потом засмеялась и сказала: — А знаешь, что мне понравилось больше всего? То, что пришел Людо Юраш. Ему едва исполнилось четырнадцать, а он уже тянется к ружью. Смелая пошла детвора!

У деревянного креста на распутье они расстались. Янко вернулся в горы, а Милка пошла по меже к селу.

Приятная прохлада охватила девушку. Милка остановилась на берегу пруда в густом вербняке. На другом берегу кто-то вскрикнул, и над водой мелькнула большая форель с серебряным брюшком. Два рыболова бросились к удочке. В одном из них Милка узнала Эрвина Захара. Другой был широколиц, коренаст, в соломенной шляпе. Приблизившись к ним, она услышала торжествующий голос Эрвина: