Милош Крно - Лавина

— В ней добрых полкило, Рента, я тебе говорю.

Он ударил форель о камень, полюбовался ею и положил в ведерко.

— Не лучше ли ловить рыбу, — засмеялся он, — чем торчать в твоей Братиславе?

Молодой человек, которого он назвал Рентой, пожал плечами.

— Что за удовольствие, — возразил он, — когда тебя того и гляди партизаны укокошат.

— Брось, зачем ты им нужен? На мелочи они не размениваются. Если бы вас, гаемистов [12] Сокращенное название членов молодежной фашистской организации «Глинковская молодежь». — Прим. ред. , здесь был целый полк, это могло бы их заинтересовать.

— Ты смеешься над серьезными вещами, Эрвин. Я даю тебе хороший совет: поезжай со мной в Братиславу.

Эрвин хлопнул его по спине:

— Копать окопы? Нет, из Погорелой я не сделаю ни шагу. Ведь это красота — бунтующий народ. А там такого не увидишь.

— Так или иначе, — возразил Рента, — а бороться надо. Хотя бы с пером в руке, друг. Бороться с таким бандитизмом.

Рыболовы прошли мимо. Милка покачала головой. Что это за человек и чего он хочет от Эрвина? Чудак. Да и Эрвин чудак. Она поспешила в Погорелую. Перед ее глазами все время стоял Янко. Почему он не хотел говорить о Мариенке? Может быть, он все еще думает о ней? Эта мысль мучила ее все сильней. Конечно, Янко все еще любит Мариенку, поэтому он был таким замкнутым, только поэтому. Печаль сжала сердце девушки. Ей захотелось оказаться сейчас дома и плакать, долго плакать…

На улице она увидела много незнакомых лиц. Перед домом Захара стоял легковой автомобиль. Высокий улыбчивый мужчина средних лет с очень длинными волосами нетерпеливо кричал:

— Поехали, пан депутат, а то стемнеет!

Милка прошла мимо сада перед домом Захара. В саду было много лилий и роз, стояли две темные ели. Через решетку зеленого забора она увидела Ондрея Захара и депутата Жабку. Они пожимали друг другу руки. Лицо Жабки сияло.

— Ну, мне пора, видишь, как Луч торопит. Ладно, помогай хотя бы финансами…

Ондрей Захар закашлялся, и до Милки донеслись его слова:

— Иди, иди, поторапливайся, министерские кресла так просто не раздаются.

За Милкиной спиной раздался шепот:

— Быстрее, пан депутат. Мы не успеем добраться до Бистрицы засветло.

— Не пойду, пусть идет Имро, он командир, а не я, — пожал плечами Феро Юраш, пряча глаза от Янко.

Учить новичков — для этого он хорош, а вот командиром группы сделать его не могли. Имро ничего не понимает, десятником он стал позже, чем Феро. Да разве только это! Феро перешел к партизанам с десятью солдатами и застрелил сотника. Три месяца он обрабатывал солдат, настраивал их против немцев, а что в это время делал Имро? В лучшем случае копал землянки. Разве это работа? Или разглагольствовал с гражданскими о политике. Феро вступил в партию почти в то же время, что и Имро, но разве он виноват, что Имро сажали в тюрьму, а о нем забыли?

Обиженным взглядом, как упрямый ребенок, оглядел он закоптелую комнату, посреди которой стоял большой стол с разложенной на нем военной картой, а вспомнив, что Янко моложе его на добрых пятнадцать лет, скривил губы и протянул:

— А ты мною не командуй!

Он хотел было добавить, что Янко еще вытирал сопли, когда он уже ходил с красным флагом, но вовремя вспомнил, что с флагом он никогда не ходил, а в первомайских шествиях шел просто так, с пустыми руками.

На лестнице послышался голос партизанского командира Светлова. Янко провел ладонью по волосам. Если он слушается командира, то почему бы Феро не слушаться его? Он даже не знал, что толком сказать, только крикнул:

— Как ты смеешь так разговаривать в штабе? Ты коммунист?

— Да, и с большим стажем, чем ты, — перебил его Феро, снова кровь закипела в его жилах. — Я и стрелял из-за тебя, — добавил он с упреком.

Янко посмотрел на него и понял все. Когда месяц тому назад вверх по долине шли словацкие солдаты, Янко, в одежде дровосека, пришел к ним. Первым, кого он увидел, был Феро. Янко подмигнул ему, а Феро шепнул в ответ, что по крайней мере десять человек хотели бы перейти к партизанам. Остальные боятся, но вреда они не причинят. Янко не знал, что солдат ведет сотник Страка, тот самый офицер из поезда, который хотел его выдать. И вот сотник оказался перед ним с револьвером в руке и закричал: «Посмотрите, как верные своему народу словаки поступают с предателями!» В этот момент из-за елки выскочил Феро Юраш и с расстояния в три шага выстрелил в сотника, который сразу же упал навзничь.

«Может быть, Феро спас меня, — подумал Янко, — но теперь он хочет этим воспользоваться. Нет, это противно, я бы так никогда не поступил».

— Никто не просил тебя меня спасать, — обрушился он на Феро, и лицо его покраснело. — А теперь шагай поскорей в Бравное, будешь заниматься там с новичками! Понял?

Феро Юраш сделал два шага назад. Он хотел ответить, что существуют и другие партизанские отряды, где его примут с радостью, но вместо этого лишь пробормотал:

— Пойду, если захочу.

Едва он захлопнул за собой дверь, как Янко принялся корить себя за то, что не был с Феро более строгим. Он должен был пригрозить ему пулей, ведь партизанский закон суров. Феро всегда был вспыльчивым, но раз уж ты пришел к партизанам, изволь соблюдать дисциплину.

В комнату вошел Светлов. Он спокойно раскурил трубку, а когда Янко рассказал ему о Юраше, только покачал головой и сказал по-русски:

— Приказы, приказы, для этого у нас еще будет время. Сначала ты должен людям объяснить, а потом приказывать. Хорошо было бы, — продолжал он, как бы размышляя, — если бы ты чаще встречался с ребятами.

Сказав это, Светлов бросил на Янко укоризненный взгляд, а потом едва заметно улыбнулся, вспомнив командира партизанской группы Колю Крутикова. Было это два года назад, когда они стояли в белорусских лесах. Крутиков был таким же упрямым, как и Феро Юраш. Хотел воевать по-своему, но все же его удалось перевоспитать. Командиры стали его игнорировать, даже лишили пайка. «Если хочешь только лично лупить фрица, — сказали ему, — то и заботься о себе сам». И опозорился же тогда этот Крутиков!

«Как Феро Юраш похож на моего Колю! И внешне, и характером. Какой тот был непослушный, а удалось же его переломить».

Ну а с Юрашем надо бы Янко начать по-хорошему.

Феро Юраш покинул партизанский штаб в плохом настроении. Он злился на себя за то, что не сумел стукнуть кулаком по столу. Он был убежден, что он лучше Имро, да и Янко мог бы так не суетиться. В глубине души он завидовал им, их партизанским должностям. Для чего, собственно, он пошел к ним в горы? Мог бы торчать в казарме и морочить ребятам головы; там его ценили больше, чем здесь. Решив пойти к партизанам, он подверг опасности своих в Погорелой. Ведь немцы могут им отомстить. Но господа в штабе ни о чем не думают.