Александр Зеленов - Второе дыхание

Было душно и тесно, не повернуться. Чувствовал Пустовойтов себя, словно зацементированный. Кримпленовая спина кляпом забила рот, не позволяла дышать. Можно было лишь поводить глазами да слегка пошевеливать пальцами.

Но он все равно был счастлив. В этом новом жилом районе он получил квартиру. Отдельную, однокомнатную. (Раньше снимал угол.) Правда, прошел уже месяц, как это случилось, и ездить теперь на службу стало чуть ли не втрое дальше, но Пустовойтов все еще не уставал переживать такое событие. При одной лишь мысли, что он имеет теперь свою жилплощадь, причем отдельную, его волной омывала радость, переполняя грудь благодарным теплом.

Вскоре освоился он в салоне настолько, что чуял себя не претендентом уже на чье-то место, а пассажиром, так сказать, полноправным. И как только он это почуял, в нем возникло желание, чтобы автобус нигде больше не останавливался, водитель дверцы не открывал, а так бы и шпарил без передышки до той остановки, где вылезать ему, Пустовойтову.

Он понимал, что такое его желание эгоистично (другие ведь тоже мерзнут и ждут, боясь опоздать!), но не мог ничего поделать с собой.

Правда, встречались на этом маршруте порой лихачи среди шоферни, старые автоволки, — машину на остановках лишь слегка притормаживали, дверцами хлопали так, для проформы: откроет — и тут же захлопнет, подносом у ожидающих. Аркадий возмущался, если такой водитель проскакивал мимо его остановки, но оставался доволен, если тот с ветерком пролетал мимо следующих.

На этот раз водитель попался совсем зеленый. «Тачку» свою останавливал добросовестно, ждал терпеливо, пока не втиснутся все...

Впрочем, уже через две остановки Аркадий не стоял на ступеньках, а был впечатан в толпу настолько, что оказался притиснут к железному ящику кассы и упирался в него что было сил, опасаясь за свой модный портфель и за себя, чтобы не оказаться раздавленным.

После короткой возни на каждой из остановок в салоне снова все затихало. Плотно спрессованные пассажиры тряслись в молчании. Они уже обтерпелись, привыкли, внутренне согласились переносить неудобства, как неизбежность временную. Каждый из них понимал: новый жилой район, сразу все не наладишь. Понимал — и не сетовал. Каждый желал одного — лишь бы скорее доехать. Чтоб поскорей наступил тот желанный миг, когда наконец распахнутся туго прижатые дверцы и в плотном месиве тел, кто боком, кто задом — это уж как придется — можно будет вывалиться из кузова, глотнуть свежего воздуха и, наспех поправив сбитую шляпу, бегом подхватиться до электрички, которая уже подходит, посверкивая огнями, и сунуться в новую давку в надежде успеть захватить местечко, случайно оставшееся незанятым...

Через какое-то время Аркадий оказался в передней части салона, где можно было дышать посвободней и даже вращать головой. Езды ему до платформы — ровно пятнадцать минут. И все эти четверть часа голова совершенно не занята, можно думать о чем угодно.

Обычно Аркадий думал о том, что вот он едет вместе с другими — и никто, ни один человек из его случайных соседей не подозревает, кто он такой. А он как-никак работник НИИ! Их институт создан только недавно и разрабатывает новое направление в науке, которое именуется «техническая эстетика». Это у них родилась одна из новейших профессий — дизайнер. Дизайнер — это звучит! Так вот он, Пустовойтов Аркадий, и есть тот самый дизайнер...

И Аркадию смерть как хотелось, чтобы те, кто с ним едет, узнали об этом. Он первый готов завязать такой разговор. Но почему-то никто не только не изъявлял желания заговорить с ним, но не проявлял ни малейшего интереса и к самому Пустовойтову, а только бросали порой: «Гражданин, не висите на мне!», «Не наваливайтесь, я вам не стенка!» И еще:«Да уберите вы ваш портфель! Все колени оббил...» Вот почему Пустовойтов держался в салоне немножко надменно, с подчеркнуто-ядовитой скромностью.

А еще он любил по дороге разглядывать тайно и оценивать мысленно, про себя, ехавших рядом женщин. Разглядывать их старался Аркадий исподтишка, незаметно, — мысленно разбирая стати, прикидывая, подошла бы такая ему или нет... Порою он так увлекался, что проезжал свою остановку.

Вот и сейчас, несмотря на давку, он задержал свой взгляд на полнотелой румяной девице с бархатными глазами и маленькой темной мушкой над верхней губой.

Почему бы, к примеру, этой девице тоже не заинтересоваться им, Аркадием Пустовойтовым, человеком совсем молодым, неженатым? Вот если бы знала она, с кем едет, то, верно, уж так не конфузилась бы, не отводила смущенно бархатных глаз от его упорного взгляда.

И Аркадий принимался рисовать в воображении, как, выходя из автобуса, эта, с мушкой, вдруг подвернула ногу. Люди спешат, им некогда, один только он подбегает, горя желанием помочь. Он помогает — они знакомятся. И вот наступает момент, когда он приводит ее к себе, в свою однокомнатную, отдельную. Приводит — и помогает раздеться, снимает с нее пушистое, теплом девичьего тела нагретое, пахнущее духами пальто...

А далее рисовалось такое, что Пустовойтов вздрогнул и воровато повел глазами по сторонам, не заметил ли кто, о чем он только что думал?

...До пригородной платформы оставалось совсем немного, одна или две остановки, когда на крутом повороте водитель затормозил. Затормозил так резко и неожиданно, что пассажиров всей массой сначала кинуло влево, потом повалило в обратную сторону.

Взвизгнули тормоза. Послышались чьи-то стоны. В стекла кабины дружно забарабанили.

— Эй, лопух! Не дрова везешь... Кто же так ездит?!

— Что он там... Уснул за рулем?!

В длинном водительском зеркале было видно отражение лица шофера. Совсем еще молодой парнишка, широкоскул и курнос. Лицо, как отрубями, усыпано мелконькими веснушками. Словом, та еще карточка! Сразу видно: не городской, не спасают и модные патлы.

После минутной заминки машина тронулась, но поползла почему-то ужасно медленно. Все, кто мог, принялись соваться по темным, в алмазных накрапах дождя, окошкам, пытаясь увидеть, что же мешает ехать быстрее, но выхваченная фарами из темноты полоса асфальта была совершенно пуста.

Пассажиры заволновались.

Когда же ползущую черепашьим ходом машину обогнал сначала один набитый людьми автобус, затем другой, послышались возмущенные выкрики.

Тем не менее молодой водитель не только не увеличивал скорость, но принялся еще и вилять ни с того ни с сего на своем драндулете, выписывать вензеля по пустому асфальту и без конца нажимать на сигнал...

Да что он, чокнутый, что ли?! Не понимает, что люди опаздывают?! Понасажают за руль всякого хулиганья — вот и вытворяют они что вздумается!

Водитель же, кончив сигналить, скорости не прибавил, а что-то принялся кричать в микрофон, но из испорченного динамика вылетали лишь хриплые нечленораздельные звуки, напоминавшие карканье.