Александр Зеленов - Второе дыхание

— Чего он там глотку дерет?!..

— Кончай базарить, поехали!..

Но водитель не только не кончил, а, обернувшись к разбушевавшейся публике, стал жестами объяснять, все время тыкая пальцами вниз, под колеса, почему он не может ехать быстрее. Он даже дверцы в сердцах отворил: мол, нате!.. кому не терпится — слазь и дуй на своих двоих, он, водитель, нисколько этому не препятствует.

Но это лишь подлило масла в огонь. Пассажиры забушевали сильнее. Один лишь Аркадий не выходил из себя, взирая на все совершенно спокойно.

Конечно, с таким водителем не соскучишься, но лично ему, Аркадию Пустовоитову, такая спешка и шум ни к чему. Как говорится, пусть море волнуется. А почтеннейшей публике, вместо того чтобы глотки драть, нужно учиться планировать личное время. Тем более зная трудности с транспортом. Вот у него, у Аркадия, все и всегда в полном порядке, он постоянно имеет в запасе десять минут!

Не без труда выдрав руку с часами из плотной массы орущих, Аркадий поднес к глазам циферблат, чтоб убедиться, сколько еще у него остается в запасе. Глянул — и обомлел...

Неужели он мог так просчитаться?

Весь запас его времени был давно уже съеден. И если сейчас этот дух с веснушками не прибавит скорости — все, конец. Он пропал, опоздает. Причем капитально. И самым нелепым образом.

Но ему ведь нельзя опоздать, просто никак невозможно! Опоздать можно было вчера, позавчера, опоздать можно завтра и послезавтра, но никак не сегодня. Ни в коем случае! Потому что сегодня как раз все они, весь их отдел должен явиться к директору. Ровно в девять ноль-ноль. С чертежами и новыми разработками. Будет комиссия из министерства. А чертежи, разработки — в сейфе, а ключ от этого сейфа — у него, у Аркадия Пустовойтова. Вот он, в грудном кармане! Он его сердцем своим, каждой клеточкой чувствует...

Пустовойтов давно уже наблюдал в длинное зеркало за лицом молодого шофера. Еще минуту назад оно казалось смешным, забавным, а теперь в нем все его раздражало — и эти веснушки, и скулы, и этот губастый рот...

Кого же напоминает ему эта рожа с прической «модерн сквозь слезы»? Неандертальца? Пещерного жителя? Тоже мне битл из Тмутаракани, тайга неогороженная! Вчера только с дерева слез — и сразу за руль. Сидел бы в своих Тетюшах, сосал свою лапу, — так нет, потянулся в столицу... Сколько ж сейчас их, таких вот, бежит в города! И ничего, находят местечки, пристраиваются. Лопух, проще пареной репы с виду, а брось такого в реку — вынырнет с рыбой в зубах.

Пустовойтов вдруг ощутил такой приступ ненависти к шоферу, что, будь его воля, он сделал бы из него такое... Он даже и сам представить не мог.

Развернувшись, он навалился узким своим плечом на плотную стену тел:

— Граждане, разрешите... Позвольте... Подвиньтесь! Скажите, вы можете чуть подвинуться?

Сейчас побеседует он с этим серым. Поговорит на равных. Сейчас он докажет ему, почем пирожки!

— Да подвиньтесь же вы наконец, черт побери! — плаксиво крикнул Аркадий и вновь навалился что было силы, раз, за разом пытаясь вжаться плечом в неподатливую толпу.

Но толпа обжимала его так плотно, что после каждой из новых попыток трещали лишь пуговицы на пальто. Напоминала она тугую резину: вот уж, кажется, подалась, промялась, а чуть ослабил — опять расправляется.

Потуги его начали раздражать окружающих, в адрес Аркадия сыпались реплики, среди которых было и несколько оскорбительных. Он готов был кинуться на обидчиков, но, получив от кого-то весьма ощутимый тычок под ребро, остыл, решив про себя, что благоразумнее будет не связываться.

Водитель же между тем и вовсе остановил машину и, выскочив из кабины, принялся бегать перед моторной частью с широко растопыренными руками, будто кого собирался ловить. Потом вдруг упал на колени, исчез под машиной, и вскоре оттуда послышался сдавленный визг...

Через минуту водитель вынырнул снова. Выпрямился перед кабиной, встал, во весь рот ухмыляясь, держа на вытянутых руках... маленького щенка.

Кутенок, пушистый и криволапый, дрожал и испуганно жмурился, прикрывая выпуклые глаза от резкого света фар. А водитель, расплывшись в улыбке всем своим веснушчатым лицом, подбросил кутенка над головой, потряс, демонстрируя песика пассажирам, и теперь уже все, кто стоял впереди, увидели щенка, испуганного и дрожащего.

Водитель отнес его на обочину, от проезжей части дороги подальше. Но потом, неожиданно передумав, вернулся и, сунув кутенка к себе за пазуху, бегом заспешил к машине, забрался в кабину, нажал на сигнал.

Автобус радостно протрубил, тронулся с места и с ветерком помчался по ровной, теперь уже совершенно свободной дороге, наверстывая упущенное.

Гуськов начинал готовиться к такой поездке задолго. Делал блесны, заготавливал снасточки, постоянно что-то подтачивал, проверял, заменял. Он ждал этой поры весь год. И хотя не отказывал себе в удовольствии ездить и на летнюю и на зимнюю рыбалки, но в этой осенней, последней, когда среди разлива желтых берез по берегам водоема факелами пылали молоденькие осинки и клены, рубиново кровенели спелые кисти рябин, а вечерами на сожженном закатом небе хлопьями горелой бумаги метались галочьи стаи, предвестницы близких холодов, — в этом была особая прелесть, ни с чем не сравнимая.

В эту пору ему здесь нравилось все, начиная от стынущей темной, с металлическим блеском воды и кончая крепкими красивыми домами раскинувшегося по крутому берегу старинного торгового села, где находился Дом рыбака.

...В пятницу к вечеру Гуськов с рюкзаком за плечами уже толкался у пригородных касс. Купил билет и, поскрипывая протезом, опираясь на палку, направился к поезду.

Вагоны были тесно набиты рыбаками — верный признак, что и судак и щука «пошли». С трудом отыскав свободное место, Гуськов запихал на полку тяжелый, с двухдневным запасом харчей рюкзак, сел и осторожно, чтоб не потревожить соседей, вытянул ногу с протезом. Сидел, поглядывая вокруг, прислушиваясь к разговорам...

Лицо одного из рыбаков показалось Гуськову знакомым, но где он мог видеть его, припомнить никак не мог.

Скоро в вагоне не только сидеть, но и стоять стало тесно. А возбужденные рыбаки все лезли и лезли. Но вот поезд тронулся, застучал колесами, и все в вагоне понемногу успокоилось, утряслось...

Гуськов был доволен, что догадался прийти пораньше и теперь не стоял в проходе. Вот только не давала покоя мысль, как все уладится там, на месте. Дом рыбака маленький, коек на всех не хватит, это уж точно. Правда, переночевать можно у кого-нибудь и в селе, пустят, но вот лодки может и не достаться. А без лодки делать там нечего, хоть возвращайся домой...