Юрий Иваниченко - Разведотряд

И опустилась. Руки обвисли, взгляд остекленел, и только маленькие ножки в лакированных туфельках ещё подёргивались и скребли по паркету.

Яков приложил ладонь к правому боку. Касательное ранение, всего-то царапина на коже.

— Так что? — спросил он, поворачиваясь к Ирме.

Но та при всём желании не могла ничего сказать. Не бог весть какая убойная сила у маленького «вальтера», но выпущенная с трёх метров пуля, предназначенная Войткевичу, попала белокурой бестии очень точно. Между ребёр и в самое сердце.

…Через пятнадцать минут Войткевич, с лёгкой наклейкой-пластырем под свежей рубашкой, вышел из квартиры, тщательно запер дверь и прошёл к «эмке», оставленной за квартал от дома.

Дальше он действовал как автомат. Здолбунов-Мизоч-Дубно-Клевань. Везде он, согласно инструкции — им самим усовершенствованной инструкции на «час Ч», — встречал руководителей групп и их заместителей, и вывозил к тайникам. И там — это уже не по немецкой инструкции, а по совести — расстреливал. Восемь патронов — восемь трупов. Четыре обезглавленные агентурные ячейки не сработают. Немного, но не так-то мало, если приплюсовать мёртвую парочку, изображающую в запертой комнате любовную трагедию (труп Ирмы Яков развязал и уложил так, чтобы сложилось впечатление, будто она метнула финку — и напоролась на пулю или же, наоборот, метнула, умирая). Большего сделать было нельзя. На помощь этой смены специальных товарищей рассчитывать не приходилось.

Затем возвратился в Ровно.

Заехал домой, приказал жене быстро собраться, взять только документы и самое-самое необходимое. Затем — на комбинат. Открыл своим ключом кабинет, выгреб из сейфа документы, печати и деньги — немалые деньги, предназначенные на закупки — и выписал себе и Йосе командировки в Киев. Всё запер; перед уходом, во дворе, потрепал по загривку Гавлица. Псина заскулил — почувствовал…

Заехал к Остатнигрошу, приказал быстро собраться, взять документы и — ни слова никому. Йося побледнел и кивнул — почувствовал…

Уже смеркалось, когда заехали домой и забрали Софочку с малышкой. Надо было выехать из города — и они выехали, и заночевали в лесу на полдороги до Острога.

В Киев отправились утром, но довольно поздно. «Эмка» застряла, а Йося с его протезом даже на акселератор толком не мог нажать. Пришлось напрячься, в одиночку вытаскивая передок из колдобины. Ехали, с многочисленными остановками, почти весь день, хотя и всей-то дороги — четыре сотни вёрст. Даже заправляться не пришлось.

Но республиканский наркомат пищевой промышленности — как почти все наркоматы, приученные к сталинскому распорядку дня — ещё работал.

Войткевич здесь уже бывал не раз и не два, барышни-секретарши моментально расплывались в улыбках — и некоторые оргвопросы решались прямо в приемных; и там же удалось с давней уркаганской ловкостью скопировать с беззаботно оставленных бумаг нужные подписи. Чуть сложнее было в бухгалтерии и Первом отделе, куда Яков Осипович сдал, соответственно, всю до копеечки комбинатскую кассу и печати. Но выручала самоуверенная морда и бюрократическая система — закорючки на обходном листе были не аутентичные, но достаточно похожие. И вообще, сдавать — не получать, а какие там высшие соображения — пусть думают те, кто расписался сверху.

В 21.45 отправлялся поезд на Свердловск. Наглости проскочить в кабинет начальника вокзала, обаяния, двух батонов сырокопчёной колбасы и сувенирного флакона «Полесской», плюс, конечно, полная стоимость билетов, хватило на два места, купе в литерном вагоне.

Прощание с перепуганной и заплаканной Софочкой и спящей дочкой заняло не больше пяти минут — поезд уже отходил. С бледным и всё понимающим безногим Йосей, которому Войткевич доверил семью на всё грядущее лихолетье, уже ничего не обговаривали напоследок — не было необходимости. Переговорили в дороге.

«Эмка» так и стояла перед вокзалом.

Яков Осипович, осторожно выруливая и притормаживая у трамвайных путей, проехал полпути к военкомату, остановился у тёмного скверика и переоделся.

Ещё битый час просидел в машине, обдумывая и сосредотачиваясь. Затем подкатил поближе к бессонному военкомату, вышел, одёрнул гимнастерку, надел фуражку и уверенным шагом направился внутрь.

— Лейтенант Войткевич для получения назначения прибыл!

Гурзуф, лавка Марии Казанцевой

Скривив насмешливую гримасу, лейтенант Войткевич выдернул из-под застигнутого врасплох Кольки Царя табурет и уселся напротив Саши:

— Ну… как лейтенант с лейтенантом пить я с тобой не буду… — выложил он на стол командирский куцый наган. — Потому как я строевой командир, а ты легавый. Тем не менее, прежде чем решить, что с вами делать, спешу представиться — Яков, для своих — Яша, но насколько вы свои — нам ещё предстоит выяснить. Так что для вас — Яков. Можно просто, Яков Осипович…

— Ну, и какое отношение вы имеете к партизанам? — спросил Новик, иронически покосившись на матросов, объявившихся, как черт из табакерки: кто из-под столовой скатерти с бахромой, кто из-под кровати в соседней комнате, а один так даже скрипнул дверцей платяного шкафа в полутёмной прихожей…

Ответа не последовало.

— Каким боком вы к партизанам? — переспросил Новик и выложил со своей стороны на стол табельный ТТ. — А?… Яков Осипович?

— Самым непосредственным… — не сразу и как-то лениво отозвался «строевой».

«Даже не обернулся на своих, — неохотно отметил Саша слаженное, будто отрепетированное, „явление пятёрки чёрных бушлатов“. — Шустрые какие, сто процентов разведчики»…

— На данный момент командую разведгруппой… — подтвердил его догадку «строевой», — …1-го отряда 1-го партизанского сектора…

— Майора Калугина, — закончил за него Саша.

— Допустим… — вальяжно откинулся на стуле Яков Осипович и заложил руки в карманы галифе. — Только ваша осведомлённость… коллега… — процедил он почти брезгливо. — Никак не развеет моих сомнений…

Лейтенант Войткевич принялся раскачиваться на жалобно скрипящих задних ножках стула, словно размышляя вслух в плетёном кресле-качалке где-нибудь на дачном припёке — лениво и не спеша:

— Можно ли вам доверять? Хотя бы в той степени, в которой вообще можно доверять важнейшим «органам» Родины-матери. Уж слишком, знаете ли… — поморщился Яков Осипович. — Слишком от них подванивает…

— Так тебе, может, нюхало починить? — громыхнул табуретом, грозно поднимаясь, Колька Царь, но не успел до конца распрямиться, как его тут же усадили с двух сторон тяжёлые ладони на плечах. — Чтобы не мешал дерьмо с ромашками… — сердито сбросил он с плеч руки морпехов, но, остановленный взглядом Новика, нарываться больше не стал. Только уставился в профиль «строевого» пристально и крайне недружелюбно.