Александр Осипенко - Пятёрка отважных. Лань — река лесная

От этой догадки, от своего бессилия помочь друзьям Максимка повалился на траву и горько заплакал.

Этим подземным коридором Кешка шёл четвёртый раз. Батарейка в его фонарике была на исходе. Кешка на секунду включал его и опять выключал. От его вспышек в подземелье становилось ещё темнее. Наверно, поэтому для Данилки, Лёвы и Густи оно казалось бесконечным. Через каждые пять — десять шагов они спрашивали, не заблудился ли Кешка?..

— Замрите и ждите, — сказал Кешка, дойдя до лестницы в часовню. — Я быстро вернусь…

Он исчез в темноте. Данилка, Лёва и Густя остались одни. Всё было бы ничего, но Кешка запретил им разговаривать. Стой на месте и молчи!.. Пусть бы сам попробовал выдержать такую муку.

Они прижались один к другому и терпеливо ждали. Кешки всё не было. Может быть, попал фашистам в лапы?.. Ожидать было тяжело. Очень тяжело. Казалось, они стоят в темноте уже несколько часов, суток, месяцев…

— Всё в порядке, — наконец послышался откуда-то сверху Кешкин голос, и сразу лучик фонарика осветил мрачное подземелье с крутой лестницей, на которой под самым потолком стоял Кешка. — Поднимайтесь по одному, — приказал он и потушил фонарик.

Первой поднялась Густя. Через люк в стене Кешка помог ей вылезть в часовню. За Густей таким же образом выбрались в часовню и остальные.

— Кеша, а зачем тут полки? — спросила Густя.

Действительно, вся часовня была заставлена полками, метра на четыре в высоту. Между полками находился проход, по которому выбегала за дверь железнодорожная колея.

Если сказать честно, Кешка и сам не знал, что намереваются разместить в часовне фашисты. Тогда, когда Кешка выводил Сергея Ивановича, полок этих не было. Они поставлены недавно. Однако показать свою неосведомлённость Кешка не мог, не имел права, потому что он командир, а командиры должны всё знать, как знал товарищ Супрун, командир дивизии, где служил Кешкин отец.

— Зачем тут поставлены полки и положены рельсы, на это тебе могли бы ответить только сами фашисты, — рассудительно сказал Кешка. — Можешь не сомневаться, что сделано это для важных военных целей. Поэтому наш священный долг помешать фашистам.

Честно говоря, навряд ли объяснил бы лучше сам товарищ Супрун, для чего часовня обставлена полками, если бы он оказался на Кешкином месте.

— А теперь за мной, и никаких разговоров, — приказал Кешка и первый сиганул из часовни в кусты малинника.

По малиннику они выбрались на холм, откуда хорошо просматривался монастырский двор.

Слева от них, за ручейком, поднималась почерневшая от времени монастырская стена. На самом верху стены росли крапива и молодая берёзка. Внизу, там, где ручеёк делал крутой поворот и прятался под стеной, в выложенной из кирпича трубе, бил из-под земли родник. Когда-то на нём стоял сруб, от которого теперь остались только две почерневшие дубовые плашки.

По эту сторону ручейка напротив холма стояла старая монастырская постройка с просторной площадкой перед ней, замощённой пилёным камнем. От площадки и до главной аллеи, или, как её называли в Велешковичах, центральной, размещались цистерны. Большинство из них было закопано в землю, остальные лежали на боку.

Цистерны эти завезли в Кормелицкий монастырь лет за восемь до войны, когда где-то тут, под Велешковичами, предполагалось начать какое-то очень важное, очень секретное строительство то ли аэродрома, то ли полигона, а может быть, какого-то завода, которое почему-то так и не начали. Перед самой войной цистерны передали местной МТС. Но горючего МТС имела не так уже и много. Заливать его в громадные цистерны оказалось делом невыгодным. Так они и пустовали.

Теперь к цистернам подходила железнодорожная колея. По всему видно, что фашистам цистерны пригодились.

За центральной аллеей стояла церковь с прилегающими к ней кельями. Сюда также были проложены рельсы.

Было, видимо, обеденное время — площадка пустовала. Только из церкви долетали человеческие голоса. Вскоре оттуда выкатилась дрезина с небольшой платформой, а вслед за ней вышли солдаты, неровной цепью потянулись к роднику.

— Ясненько, — сказал Кешка. — В церкви — бомбохранилище. Что ты на это скажешь, Гутман?..

— А что я должен сказать? — спросил Лёва.

— У нас одна мина, и мы должны решить, где её лучше ставить: в церкви или в бензохранилище?..

— Конечно, в церкви, — отозвался Данилка. — Как грохнет, так и бензохранилище разнесёт вдребезги.

— Это ещё как сказать, — возразил Лёва. — Я, например, не могу поручиться, что одна мина взорвёт все бомбы. Зато присягаю головой, что одной миной можно сжечь бензин во всех цистернах. Вы представляете, что будет, если начнётся пожар хотя бы в одной цистерне?.. Это будет фейерверк…

Последние слова произвели на Данилку и Кешку надлежащее впечатление.

— Тогда будем подрывать цистерны, — решил Кешка.

— Но там рядом солдаты, — напомнила Густя. Действительно, солдаты стояли возле родника, оживлённо разговаривали и весело хохотали. От родника до ближайшей цистерны самое большое метров сто.

— Ты останешься здесь и подашь нам сигнал, если что заметишь, — распорядился Кешка.

Густе совсем не хотелось оставаться одной, но приказ командира есть приказ, и оспаривать его ни в коем случае нельзя.

— А как мне подать вам знак, если возникнет опасность? — спросила она Кешку.

— Закукарекаешь петухом, — не подумав, сказал Кешка.

— Ну, да, чтобы фашисты бросились искать этого петуха, — не согласился Данилка.

— Тогда как? — растерялся Кешка.

Данилка достал из кармана небольшую дудочку.

— Дунешь в неё, только не очень сильно, — сказал он. — Она свистит, как скворец.

Мальчики поползли к цистернам, а Густя осталась на холме.

Одна из цистерн будто специально выкатилась навстречу Кешке и его друзьям. Она лежала на боку, закрывая собой едва не половину бензохранилища.

Кешка по-пластунски пополз к ней. Любой красноармеец — что там красноармеец — самый придирчивый красный командир сказал бы, что Кешка ползёт по-пластунски абсолютно безукоризненно. Зато Данилка с Лёвой хорошенько попыхтели, пока добрались до той цистерны. У обоих на лицах струями тёк пот, а штаны сползли едва не до коленей.

Вблизи цистерна выглядела недоступным страшилищем, она вся покрылась чешуёй-ржавчиной. Возле неё, наверно, давно дожди вымыли канавку, густо заросшую полынью, пижмой, репейником — самым разным бурьяном.

— Давай прилаживай мину, — шёпотом приказал Кешка.

Вслух разговаривать было опасно: фашисты находились всего метров за сто — от силы сто пятьдесят.

— Это раз плюнуть, — похвастался Лёва.

Он достал будильник с прикреплёнными к нему проводочками, гранату, к спусковому механизму которой надо было присоединить провода. Лёва устанавливал мину ловко, не торопясь, будто всю жизнь только и занимался минированием.