Николай Ляшенко - Война от звонка до звонка. Записки окопного офицера

Перед нами стояла задача смять Киришскую группировку войск противника и выбросить ее за реку.

Началась подготовка к наступлению.

Помимо нашей дивизии, под Кириши прибыла 44-я стрелковая дивизия с Ленинградского фронта, формировалась дивизия в Ленинграде, поэтому почти полностью состояла из жителей города. Сосредоточились под Киришами и все огневые средства, работавшие ранее на поддержку защитников плацдарма под Волховом. Однако для уничтожения группировки противника этого было явно недостаточно. Началось усиление за счет армейских резервов.

В результате кровопролитных боев на плацдарме под Волховом и здесь, под Киришами, в мае месяце наша дивизия понесла значительные потери и остро нуждалась в пополнении. Особенно резко ощущался недостаток в среднем офицерском и сержантском составе. Но надежд на пополнения у нас не было. Дело в том, что в это время на юге страны и в Крыму враг перешел в наступление, ожесточенные бои шли на довольно широком фронте, рассчитывать на скорое пополнение не приходилось, полагаться можно было только на свои, внутренние, ресурсы.

В этих целях тщательно подчищались тылы дивизии. Все способные носить оружие заменялись в тылах выздоравливающими и легко раненными. Впервые в дивизии появились девушки-радистки, телефонистки, машинистки, даже на передовую вместо солдат-санинструкторов пришли в роты девушки, которые с величайшим мужеством и достоинством несли свою службу и выполняли свой долг в самых тяжелых боях и обстоятельствах. Таким образом постепенно пополнялись боевые порядки дивизии, и она вновь обретала свою боевую форму, готовясь к предстоящему сражению.

Трудно было. Вместе с тем все яснее становилось, что и гитлеровцы уже не в состоянии развивать наступление одновременно на всех фронтах, как это они делали в прошлом, 1941 году, вынуждены маневрировать и группировать свои силы, чтобы организовать наступление на одном-двух участках или направлениях. Отсюда вытекала наша задача: сорвать или максимально затруднить этот маневр противника, не дать ему возможности взять с нашего фронта ни одной дивизии, ни даже ее части, подразделения, ни единого солдата и тем усилить свои силы на юге нашей страны.

Снайпер Ченов

Разъясняя сложившуюся обстановку солдатам и офицерам, мы ставили перед ними задачу: максимально активизировать наши действия — не жалея патронов, не давать возможности оккупантам свободно ходить по нашей земле ни днем ни ночью, прижать их плотнее к земле, заставить ползать на брюхе, как гадов. В этих целях в широких масштабах было проведено обучение солдат снайперскому делу через специальные школы и месячные курсы. А Родина в кратчайший срок снабдила нас в достаточном количестве специальным оружием с оптическим прицелом, и наши снайперы повсюду вышли «на охоту». На всем протяжении нашего фронта гитлеровцев теперь подстерегал острый глаз замаскировавшегося советского снайпера.

В снайперы мы подбирали преимущественно бывших охотников и отличных стрелков. Была разработана специальная система учета и контроля сраженных снайперами немецких оккупантов. Каждому снайперу был открыт лицевой счет уничтоженных им гитлеровцев, и мы ежедневно и ежемесячно подводили «баланс» этой своеобразной статистике в целом по дивизии. Это снайперское мероприятие наряду с другими нашими действиями принесло видимые результаты. Мы так прижимали немцев к земле, что они вынуждены были отгораживаться специальными стенами, валами и другими заграждениями, чтобы иметь возможность выпрямиться. В пределах досягаемости винтовочного выстрела они уже не могли ходить в полный рост.

Опытного алтайского охотника Ченова война заставила переквалифицироваться в превосходного снайпера. Он ходил по берегу Волхова с биноклем и внимательно высматривал на другом берегу места передвижения и скопления гитлеровцев; заметив «добычу», быстро отрывал для себя ячейку или укрывался за надежной преградой и, тщательно замаскировавшись, приступал к «охоте» за немцами, как за самым опасным зверем. К вечеру на его лицевом счету почти каждый раз появлялись новые записи. Опытный охотник, он никогда не шел назавтра в то место, откуда стрелял вчера. «Волк никогда не вернется туда, где однажды он вырвался из капкана», — говорил Ченов. Каждый день он бил с нового места, откуда немцы его не ждали.

Удивительно и интересно было наблюдать, с каким вниманием и тщательностью относился снайпер к своему оружию. Придя с «охоты», он никогда не спешил к котелку, прежде всего он брался за чистку и смазку винтовки. Тщательно и подолгу чистил ствол и ствольную коробку, протирал затвор и оптический прицел, всматривался через него вдаль, а затем, щелкнув языком, что означало его восхищение прибором, снова закреплял на винтовке. Обернув казенную часть винтовки промасленной салфеткой, бережно ставил ее в пирамиду и часто, вздыхая, говаривал:

— Эх, дали бы мне домой эту винтовочку, я бы не пропустил с ней ни одной лисицы.

— А что, разве лису труднее бить, чем фашистов? — однажды спросили Ченова.

Подумав, тот серьезно ответил:

— Почти одинаково. Оба зверя хитрые.

Как-то в середине июня мы пошли «на охоту» вдвоем.

На самом левом фланге дивизии, на границе с нашим левобережным плацдармом, немцы установили пулемет и часто подстреливали из него наших, которые шли или ехали правым берегом на Черницы или обратно. Пробовали снять этот пулемет минометным огнем — безрезультатно. Делали артиллерийские налеты, тоже не помогло. Пулемет продолжал работать с той же точки, закрыв дорогу наглухо. Другой же дороги на Черницы не было.

Узнав об этом, Ченов вызвался снять пулеметчика. Но так как он не знал его местонахождения, а мне оно было хорошо знакомо, я вызвался его проводить; кроме того, мне очень хотелось понаблюдать за работой знатного снайпера.

Идти нам было далеко. Выйдя рано утром, мы шли по заросшей проселочной дороге, идущей из Киришей на Черницы. Дорога шла берегом Волхова, то густым многовековым лесом, то, выглянув на небольшую полянку, уходила в редколесье и поднималась на невысокую песчаную горку, то спускалась в болотистую низину, уводя подальше от берега, то приближалась к нему. Шли мы сначала быстро и редко заговаривали, торопясь поскорее добраться до нужного места. Но с каждым следующим часом пути энергия наша слабела, шаг становился короче, а все усиливавшаяся жара высасывала из нас последние соки. Идти становилось все тяжелее, во рту пересохло, фляги обоих давно опустели, стало трудно даже языком пошевелить. Наши гимнастерки вначале были мокрыми от пота, хоть выжимай, теперь они покрылись слоем соли и тарахтели, как пересохшая шкура. Пить болотную воду было опасно, а до ручья еще далеко. Волхов, хотя и сверкал и улыбался нам водной гладью сквозь частые стволы деревьев, но выйти к нему мог только неопытный человек, мы же хорошо знали, что на том берегу, притаившись в кустах, как хищный барс, сидит, подстерегая неосторожную жертву, коварный враг. Глоток воды мог стоить жизни, а фронтовики хорошо знали цену жизни и за такую дешевку ею не рисковали. О! Как хороша и бесценна эта жизнь!