Дмитрий Панов - Русские на снегу: судьба человека на фоне исторической метели

В ответ на наши налеты, японцы, видимо обозлившись, принялись наносить ответные удары по нашим аэродромам, используя большие группы бомбардировщиков. С 20 августа по 10 сентября 1939 года, на протяжении всех ночей японские бомбардировщики практически постоянно висели над нашими аэродромами, нанося удары по Бешеи, Гуаньба, Суйнину. Японцы даже совершали дальние ночные рейды на аэродром Ченду, который находился в 1200 километрах от линии фронта. Судя по всему, действия нашей бомбардировочной авиации, действительно нанесли ему большой ущерб.

Мне особенно запомнился большой налет японских бомбардировщиков 6 сентября 1939 года, совершенный на временную столицу Китая и окрестные аэродромы: Бешеи, Гуаньба, Суйнин. Примерно в 23 часа к Чунцину подошла первая группа японских бомбардировщиков. Мы поднялись в воздух. Учтя все предыдущие ошибки, мы выработали тактику, соответствующую разнице скоростей японских бомбардировщиков и наших истребителей. На подходе к цели, удалось поджечь один бомбардировщик, который рухнул в горах южнее Чунцина и догорал там, освещая большое горное пространство покрытое пологом темной безлунной ночи.

После этого японцы при помощи радиосвязи, внеся необходимые коррективы в план боя, принялись за наши аэродромы. Через каждые 30–40 минут к ним подлетали бомбардировщики и освобождались от своего груза, не позволяя нам не приземлиться, ни снова взлететь. Время перевалило за полночь и шестое сентября 1939 года я встретил во главе группы в составе восьми самолетов И-15 БИС, которые взлетели со своего аэродрома и барражировали над Чунцином. После налетов японских бомбардировщиков на обоих чунцинских аэродромах Бешеи и Гуаньба китайцы выставили кресты из зажженных керосиновых фонарей «летучая мышь», а также пускали разноцветные ракеты, что подтверждало — летное поле основательно изрыто японскими «полутонками».

Мы держались в воздухе уже около двух часов и выработали горючее из подвесных баков. Противник временно прекратил налеты, но светового сигнала лучом прожектора, означавшего разрешение на посадку, с КП не поступало. Наверняка японцы ждали, когда мы выработаем горючее и куда-нибудь да попробуем сесть, чтобы атаковать Чунцин. Но мы эту хитрость понимали и продолжали висеть над городом, имея в запасе горючего, из основного бака, еще на два часа двадцать минут. В этот момент японцы, видимо, выработали горючее, которое позволяло им маневрировать возле Чунцина и свободно вернуться на базу и решили атаковать цель. Мы их встретили и отогнали на подступах к городу. Луч прожектора мигал, указывая, с какого направления заходит противник, и мы устремлялись в атаку. Было заметно, что после того как наши истребители сбили бомбардировщик, уважение японских пилотов к возможностям наших «Чижиков» заметно повысилось, и они стали избегать встреч с нами. Хочу назвать ребят, во главе которых сражался с японцами над Чунцином в ту ночь: Николай Кузьмин, Иван Алексеевич Корниенко, Петр Васильевич Галкин, Иван Андреевич Зубарев, Василий Никитович Ремнев, Александр Кондратюк, Михаил Степанович Бубнов. Этой ночью мы все, практически, родились во второй раз. Японцы устроили над Чунцином настоящую карусель: с разных сторон заходила то одна девятка, то сразу две. В 3-30 ночи мы продолжали висеть над Чунцином и могли наблюдать как на аэродромах Бешеи и Гуаньба снова и снова рвутся тяжелые бомбы. По-прежнему не было никаких намеков на луну, а на аэродромах посадки светились кресты, запрещающие приземление. Да плюс ко всему, и это было хуже всего, нависшая над Чунцином темная духота разрядилась мощным тропическим дождем. Вспышки молний раскалывали небо, освещая верхушки гор, которые приобрели для нас довольно зловещие очертания. Что было делать и куда лететь? В принципе было два возможных варианта действий: первый — искать запасной аэродром, возможно не поврежденный японцами, в кромешной тьме и среди почти незнакомой местности или бросать самолеты и попытаться опуститься на парашютах, что после случая с Дайбциевым, также не вызывало энтузиазма. Да и тяжелое это дело для летчика — оставлять свой исправный самолет.

Горючего в баках оставалось примерно минут на сорок, когда мои тяжкие раздумья разрешил главный прожектор с центрального КП, который мигнул в сторону севера. Это означало, что на запасном аэродроме Суйнин, что в 130 километрах от Чунцина посадка возможна. Курс 0 градусов, время полета тридцать четыре минуты. По маршруту нужно перелететь горный хребет высотой более 1500 метров, закрытый грозовой облачностью. Я собрал группу позывными сигналами кодовых огней. Ребята, на редкость дисциплинированно, как всегда в минуты опасности, подстроились к моему самолету, также включив кодовые огни, и мы не без удивления обнаружили, что нас только семеро. Позже выяснилось, что, как обычно бывает, самый шумный из летчиков, пьяница, обжора и женолюб И. А. Корниенко еще примерно час назад сделал правильный вывод об опасности нашего положения и, бросив боевую группу, ушел на аэродром Суйнин, где и благополучно приземлился, избежав «всех прелестей» встречи с тропической грозой на высоте 2000 метров, над горами.

Впрочем, при подлете к горному хребту дождь над ним уже закончился и, облачность освободила вершины. Однако, видно их было достаточно плохо и весьма неприятно вдруг обнаружить, буквально под собой, проплывающие острые шпили горного хребта, до которых, казалось, можно рукой достать — сдай мотор и крышка. Кодовые огни наших самолетов помигали над вершинами хребта и мы продолжали лететь над идеально ровной равниной, которая, как я знал, на протяжении 80 километров тянулась от подножия гор по ту сторону хребта до самого Суйнина. Здесь нас встретила другая напасть. Чем ближе мы подлетали к Суйнину, тем хуже становилась видимость — наползал дождь вперемешку с туманом. А мне, как лидеру группы, было необходимо строго выдерживать компасный курс, определять высоту полета и рассчитывать его время. Только строжайший учет всех этих данных мог обеспечить нашей группе мягкое приземление на аэродроме. Я невольно вспомнил нашего комэска Гришу Воробьева, который, очевидно, дернув граммов двести спиртного, завалился сейчас давать храпачка или разгуливает по аэродрому обсуждая, с кем-нибудь из оставшихся на земле пилотов: «Как там дела у Пантелеевича?».

С началом серьезных боевых действий люди стали открывать свое истинное лицо. Выяснилось, что крикливый Корниенко, ранее обещавший раздирать японцев на части прямо в воздухе, весьма трусоват, да и наш бравый командир Гриша Воробьев все норовил, чтобы я без него вел группу на боевую работу, а потом совсем захворал, раскашлялся, объявил себя больным и досрочно, месяца за три до конца командировки, улетел в Москву, оставив эскадрилью на меня и своего помощника Александра Михайлова. В Василькове, к нашему возвращению, он успел адаптироваться и настолько привык звонить о своих китайских подвигах, что начал даже мне их живописать, немилосердно привирая.