Дмитрий Панов - Русские на снегу: судьба человека на фоне исторической метели

Вечером в нашу фанзу-клуб явился сначала полицейский, уточнивший, что мы живем действительно здесь, а потом и очень вежливый служащий Чунцинской мэрии, который долго извинялся за недостойное поведение китайского рикши. Я просил, чтобы рикшу не наказывали и чиновник вроде бы согласился. К сожалению, нередко, китайцы соглашались с нами только для вежливости, а делали по-своему. Особенно если нужно было кого-нибудь отлупить палками.

Но вернемся к материальному положению наших летчиков, которое позволяло им оказывать материальную помощь китайским рикшам. Рядовой летчик-волонтер получал тогда 600 китайских долларов в месяц, что соответствовало американским в пропорции один к шести. Мы с командиром получали по 1100 долларов, которые назывались «мексиканскими», их гарантировала Мексика. Там же их и печатали, привозя слипшимися пачками, что мне приходилось видеть при получении жалованья, которое нам выдавали один раз в месяц. Китайский рабочий получал в месяц 12-ть таких «долларов». Можно себе представить уровень нищеты, если учесть, что далеко не все имели работу. Что можно было купить на наши доллары и привезти в свою страну, где товаров практически не было или они доставались из-под полы и были чрезмерно дороги. На месячное жалованье я мог сшить себе из импортной шерсти пять костюмов «четверок»: пиджак, двое брюк и жилет. Так я и сделал однажды, впервые в жизни став обладателем темно-синего вечернего костюма, черного для торжественных выходов, светло-серого для дневного времени, светло-песочного цвета «тропик», и еще одного из плотной шерсти — повседневного, на холодное время года. Все эти сокровища мне предложил и рассказал о их предназначении, владелец мастерских в центре Чунцина, немало проживший в России, китаец, которого мы называли Иван Иванович Иванов. «Иванов» был очень удивлен, что до сих пор я был владельцем всего одного костюма, да и то практически казенного, выданного на базе «Московшвея» при нашем отъезде в Китай. Иван Иванович, по его словам, обшивал все советское посольство, делая это, надо сказать, мастерски. В его костюмах щеголял сам Панюшкин, к которому в посольство Иванов ездил на примерку. Судьба моих костюмов сложилась на русский манер: один я истер уже после войны, носил его не снимая, а два жена Вера выменяла, будучи в эвакуации в Ульяновской области на поросенка и четверть коровы. Как рассказывала мне жена, один из костюмов, серый, приобрела мать новобранца, семнадцатилетнего паренька, уходящего на фронт. Паренек поносил его всего один день и на телеге, как когда-то мой отец, отправился на сборный пункт. Это было в 1942 году, когда необученных новобранцев, как дрова бросали в пожар Сталинградской битвы. Паренек вскоре погиб и его мать, оплакивая, все вспоминала, что только один день походил ее сын в приличном костюме.

Но костюмы — костюмами, а нужны были еще и рубашки, которые Иван Иванович предложил мне под цвет костюмов, глаз и волос. Рубашки были шелковые, льняные, батистовые — французского, английского и американского производства — нищий Китай срывал обильные плоды международной торговли и всемирного разделения труда, которые наши доморощенные коммунистические жрецы на семь десятилетий отняли у русского народа, сумев насытить прилавки только скрипучими и специфически пахнувшими калошами бесчисленных фабрик «Красный резинщик», разбросанных по всей стране.

К рубашкам, естественно, требовались галстуки — их мне подобрал помощник Ивана Ивановича, молодой китаец-модельер. Галстуки были разных расцветок с комбинациями полосок. Они, как змеи империализма, обхватывали мою шею. А вместо кандалов капиталистических хищников, китайцы продали мне десять пар запонок, отливавших всеми цветами полудрагоценных камней. Предлагали, конечно, и золотые запонки, и заколку на галстук с бриллиантом. Но эти приобретения были мне ни к чему. А ощущение было таким, что оказался в товарном раю. Эх, хорошо тогда было жить в Китае, с похрустывающей в заднем кармане брюк парой тысяч долларов, одна догадка о наличии которых растягивала рот всякого китайского торговца в улыбку до ушей. Стоило мне появиться в магазине у Ивана Ивановича (мастерские были на втором этаже), как он сразу выгонял всех околачивающихся там китайцев и объявлял, что с них толку мало и он будет обслуживать русского летчика — хорошо работала у китайцев разведка. Разместив заказы на костюмы, и дав задаток по 20 долларов за каждый, я отправился в обувной магазин. Там я сразу попал в мягкое кресло и в окружение заботливых китайцев, которые освещая мою ногу электрическими лампами, ставили ее на светящийся же ящик с изображением на нем цифрами. Китайцы старательно обмеривали ногу, определяя длину, ширину и полноту, спрашивали о моих пожеланиях и сразу доставали с полок или из выдвижных ящиков нужный товар. Так я стал обладателем белых решетчатых туфель, прохладных в самую сильную жару, двух пар туфель на толстой каучуковой подошве, с камуфлированным верхом из разных полосок кожи, в которых я выступал мягко как тигр, не чувствуя под собой земли, двух пар туфель на каждый день с лакированным носком.

Все подошло идеально, никаких намеков на мозоли и растаптывания, да плюс к этому в каждых туфлях лежали по две пары носков на резинке(что было тогда для нас диковинкой — советский человек цеплял на ногу целый аппарат для поддержания носков, напоминающий своеобразные подтяжки), входившие в стоимость. Словом, при помощи небольшой пачки «мексиканских» долларов с портретом Сун-Янт-Сена я купался в море товарного изобилия, как осетр в теплой воде возле Ачуевской косы на Кубани. Два раза я приезжал на примерку костюмов к Иван Ивановичу, где на втором этаже, в комнате с зеркальными стенами китайцы детальнейшим образом изучали все особенности моей, потомственно слегка сутулой фигуры, отмечая что-то мелками и колдуя иголками и булавками, которые, в отличие от наших портных, не держали во рту, а вкалывали в ленту, прикрепленную возле левого плеча. Во время примерки я вытянулся во фрунт, но китайцы меня охладили, попросив принять свою обычную стойку. Бесполезно казаться лучше, чем есть на самом деле и человеку, и стране, и общественной системе. Все равно примешь естественное положение, сколько не вытягивайся во фрунт. Когда я приехал рассчитываться с Иваном Ивановичем, меня усадили за низенький столик и угостили чаем. Мне выставили счет — 1300 долларов, предложив проверить правильность расчетов при помощи бумаги и ручки, лежавших здесь же на столике. Все вроде было правильно, но в посольстве нам сказали, что по первой цене в Китае товар брать нельзя — нужно торговаться. Ритуал определения цены был интересен: минут пятнадцать мы с Иваном Ивановичем как будто теннисный шарик гоняли один к другому слова: «хо» — «хорошо», «пухо» — «плохо». Иван Иванович думал, устремив глаза к небесам, производил расчеты на бумажке и в конце концов мы сторговались на 1200 долларов за весь товар: пять костюмов, рубашки, галстуки и запонки. Я поинтересовался, сколько стоит кожаный чемоданчик, в который уложены покупки. Мое настроение заметно поднялось, когда Иван Иванович сообщил, что это подарок солидному покупателю.