Дмитрий Панов - Русские на снегу: судьба человека на фоне исторической метели

А в Европе дела шли к войне. Гитлер разгромил Францию и активно подбрасывал войска к нашим границам. Остановлюсь здесь на одном, до сих пор спорном вопросе: было ли внезапным нападение фашистов на нашу страну? Скажу категорически: нет, не было. Приближение войны, мы, военные, ощущали даже кожей. Да и логика событий показывала, что Гитлер на достигнутом не остановится. Следует сказать, что если рассматривать психологический поединок двух личностей — Гитлера и Сталина — происходивший перед войной, то немецкий диктатор имел в нем явные преимущества. Война в значительной степени была делом ему знакомым. Еще ефрейтором на Западном Фронте ему приходилось долгими часами лежать в окопе под разрывами тяжелых французских и английских снарядов — «чемоданов», ходить в атаки и обороняться. В юности все это оставляет неизгладимые впечатления и дает неоценимый опыт. А наш грузин специализировался в основном по экспроприациям и пребыванию в тюрьмах. Свой жизненный опыт он блестяще воплотил в огромной стране, поставив на поток ограбление народа, понастроив тюрем и лагерей. А вот воевать был не мастер — не имел об этом ни малейшего представления. Хотя и была картина, где он, стоя на санях в теплой шапке, приветствовал проходящую конницу где-то под Царицыным, славу обороны которого себе полностью присвоил. Уж не знаю, приветствовал ли он там конницу, но, сидя в теплых штабах, постоянно вызывал к себе с передовой командиров и комиссаров, многих из которых после непродолжительной беседы сразу ставили к стенке. Военные таланты вождя и теоретика получили свое «блестящее» продолжение в финскую кампанию, когда огромная держава несколько месяцев, неся огромные потери, не могла справиться со своей бывшей губернией. И этот совершенно безграмотный в военном деле человек, из страха потерять власть, расстрелял всех военных специалистов и замкнул на себе, практически парализовав руководство самой большой в мире армии, где и танков и самолетов, пусть и не самого лучшего качества, но было в достатке. Да вот только не успели они пойти в бой из-за вируса паралича, который напустил на нашу армию злобный кремлевский карлик.

Однако, ближе к личной судьбе. После возвращения из правительственной командировки наша эскадрилья была фактически расформирована. В свой родной сорок третий истребительно-авиационный полк возвратились только некоторые летчики и техники. В частности М. С. Бубнов, Константин Берая, Василий Никитович Ремнев, Александр Михайлов и ваш покорный слуга. Остальные получили переводы в другие авиационные части Киевского Особого Военного Округа. Очевидно, это делалось для более широкого распространения боевого опыта. Я был назначен военным комиссаром третьей эскадрильи, которой командовал капитан Луконин, тоже недавно вернувшийся из правительственной командировки в Испании. Комиссарская доля нелегка. Уж не знаю, благодаря какому принципу кадрового отбора, очевидно, в силу удобности и похожести на вышестоящих, на командных постах Красной Армии постоянно оказывались хронические алкаши, положившие так много людей, особенно в первые годы войны. Единственным достоинством Луконина была способность перед обедом, в один присест, выпить стакан водки. Не стану говорить, как это влияло на окружающих. Летчики в открытую посмеивались над командиром-пьянчугой. Впрочем, поначалу казалось, что он прислушивается к моим товарищеским советам и комиссарским нравоучениям. Так было до августа 1940 года, когда в очередной раз был нарушен баланс между кастой жрецов и военачальников — в пользу последних. Был упразднен институт военных комиссаров, которых заменили замполиты. Таким образом я стал заместителем довольно гнусной личности, совершенно безвольной, слабохарактерной, не обладающей никаким авторитетом среди личного состава, лишенной всяческих организаторских способностей, вдобавок во всему алкоголика. Введение в Красной Армии единоначалия Луконин отметил появлением перед строем в состоянии едва ворочая языком.

Стоило мне попытаться его урезонить, как Луконин объявлял, что я мешаю ему командовать. Пришлось обратиться за помощью к замполиту полка Щербакову и командиру полковнику Якову Власовичу Шипитову, которые и сами были не дураки выпить в компании того же Луконина. Братство алкашей — великое братство. Честно говоря, не хотелось с ними связываться, но уж больно много насмотрелся я случаев, когда командующий алкаш сдуру гробит людей. Мою сторону в конфликте занял секретарь партийного бюро полка, как и я, малопьющий Авдалов — армянин по национальности. На очередном партийном собрании полка мы с Авдаловым проанализировали, согласно повестке дня, состояние дисциплины в полку и меры по ее улучшению. А моральное разложение уже достигало предела. На полевом аэродроме в Брусилове, Луконин так напивался с вечера, что с утра не выходил на полеты, целый день отдыхая в палатке. Мне уже приходилось упоминать, что один из его младших собутыльников, после бурно проведенного вечера, выполняя фигуру воздушного пилотажа — иммельман, попал в плоский штопор, и, не сумев из него выйти, врезался в землю.

Факты были вопиющими, но наши «принципиальные» коммунисты, как обычно, смотрели в рот начальству, а начальство сделало вид, что не слышало наших с секретарем партийного бюро выступлений. Более того, такие «выступальщики» очень уверенно рыли яму под свою служебную карьеру. В Красной Армии, да и в государственном и партийном аппарате, обязательным условием успешного служебного роста все более становилось желание и умение пить водку. И потому дисциплина падала на глазах. Многие летчики толком не умели летать, зато уже научились куролесить на наших «Чайках» — самолетах «И-153», снова бипланах, последних бипланах в советской истребительной авиации, по сути «Чижиках», на которых мы воевали в Китае, только с вогнутой верхней плоскостью и убирающимися шасси. Правда, было и принципиальное изменение: под нижней плоскостью приспособили четыре рейки для пуска реактивных снарядов, которые нам и близко не показывали по причине совершенной секретности. Особенно любил куролесить на этом самолете, летая над самой земле, младший лейтенант Влас Куприянчик. Все эти полупьяные фортели активно одобрялись командиром эскадрильи. Вообще, в Красной Армии перед войной буйным цветом расцвел хвастливый стиль поведения, лихачество, своеобразный культ летных сорвиголов, прикрывавшихся знаменитой фразой о необходимости играть техникой. В 1940 году в ВВС Красной Армии, которые активно согревались в студеную зиму хвастовством и алкогольными парами, а также теориями победы малой кровью на чужой территории, произошла вспышка летных происшествий. Как водится, последовали руководящие комиссии для выяснения причин летных происшествий. К тому времени нашей эскадрильей еще командовал Луконин. К нам на аэродром в Брусилов прибыли маршал Советского Союза Семен Михайлович Буденный и комкор, командующий Киевским Особым Военным Округом, небезызвестный Георгий Константинович Жуков.