Дмитрий Панов - Русские на снегу: судьба человека на фоне исторической метели

Но это оказалось семечками в цепи наших неудач. Бравый майор Пивенштейн, присланный к нам из самой Москвы, умудрился увести передовое звено от цели курсом на запад, к немцам, и после выработки горючего в баках, посадить три мощных, дорогостоящих, бронированных штурмовика на занятой немцами территории. Таким образом, в плен к немцам попало еще шесть наших авиаторов. Да еще один штурмовик «Мессера» все-таки умудрились сбить во время их беспорядочного бегства. Дороговато обошлись нам московские связи майора Пивенштейна, любителя коньяка с ананасами, благодаря которым его, которому и лопату нельзя было доверить, без всякого боевого опыта, назначили командиром полка. До сих пор не знаю, то ли это тупость и идиотизм нашей системы, которые, нередко, хуже любых вражеских происков, то ли попытка нашей разведки внедрить агента, то ли ловкий ход разведки противника, то ли, как потом говорили, Пивенштейн был никаким не евреем, а потомком прибалтийских баронов и в нем заговорила родная кровь, которой так боялся Сталин в немцах Поволжья. Уж не знаю, кому и верить. Ведь даже Галюк, вернувшийся после войны в полк, совсем иначе рассказывал историю своего столкновения с немецким истребителем. Во всяком случае, наши ребята, оказавшиеся в плену, чудом были освобождены танкистами, ворвавшимися в Сталино, месяца через два. Они рассказывали, что видели, как Пивенштейн, вместе с немецкими офицерами разъезжал по нынешнему Донецку на легковой машине и даже допрашивал наших летчиков. В то же время эти же ребята рассказывали, что после их пленения Пивенштейн убеждал их не сотрудничать с немцами, не летать на советских самолетах, действуя против своих. Черт поймешь. О том же Галюке наш дивизионный особист, добродушный полный полковник по имени Алексей Алексеевич, сообщал мне, что он закончил в Бельгии разведшколу и активно используется немцами против нас, в частности, для опознания наших офицеров, оставшихся в оккупированном Киеве. После войны Галюк жил под Харьковом, в каком-то селе, где женился на учительнице. Во всяком случае, в историю Галюк попал. Когда мы взяли Сталино и стали дислоцироваться на местном аэродроме, то нам в руки попал иллюстрированный журнал с описанием столкновения Галюка с немцем и фотографиями катапультировавшихся летчиков. Галюк на этой фотографии с угрюмым лицом, локон волос опустился на лоб, стоял у какой-то стены, сурово глядя в упор. Подпись гласила: «Большевистский летчик Галюк». На этой же странице помещалась фотография немецкого летчика, молодого лейтенанта «Люфтваффе». Был и рисунок двух самолетов, одного со свастикой, другого с красной звездой, столкнувшихся в воздухе. И немецкая версия столкновения была третьей, совершенно отличной от версии Залесского и самого Галюка. Не завидую следователям… Три свидетеля, три версии. Галюк уверял, что он зарубил немца винтом, а в немецком журнале получалось, что немец зарубил винтом Галюка.

Возвращение после неудавшегося боя выглядело трагичным. Вылетал красивый, четкий строй самолетов, а возвращались одиночками и парами в течение получаса, все подавленные и деморализованные. Хрюкин, приезжавший к нам на аэродром, похудел и осунулся после известия о таких наших «достижениях», к которым, впрочем, он сам имел прямое отношение. Как попал в штурмовой полк Пивенштейн, так и осталось для всех загадкой. Уж не знаю, возможно, для того, чтобы поддержать нас морально, в начале мая Хрюкин вручил нам красное гвардейское знамя. Его принял командир нашего полка Иван Павлович Залесский и на состоявшемся митинге, вернее торжественном построении полка, дал клятву стойко и храбро защищать любимую Родину. Все мы стояли на одном колене, а потом целовали знамя.

В конце апреля штурмовики, которых мы прикрывали, в атаке с применением реактивных снарядов подавили четыре артиллерийских батареи противника на Миус-фронте. Стоило им выйти из атаки, как в воздухе появились «Мессершмитты». Наши ребята закрутились с ними в воздушном бою на высоте в триста-пятьсот метров. Капитан Петр Петрович Дзюба и младший лейтенант Косовцев, записали на свой боевой счет еще по одному сбитому «Мессеру». Впрочем, для Косовцова дело закончилось трагически. В конце этого же воздушного боя его самолет был подбит, и он совершил вынужденную посадку на территории, захваченной врагом, возле села Большая Дмитровка, недалеко от Саур Могилы. Косовцев, не желая сдаваться в плен, долго отстреливался из пистолета, поразил несколько немецких солдат, а потом покончил с собой. Немцы похоронили его с воинскими почестями. Сейчас за могилой младшего лейтенанта Николая Косовцева присматривают красные следопыты средней школы № 40 города Ростова, которыми лет двадцать назад руководила Вера Степановна Гура.

Тем временем, круг моих воспитательных обязанностей значительно расширился. Проклятые румыны нанесли по личному составу нашего доблестного истребительного полка венерический удар колоссальной силы. Дело в том, что, находясь на постое в Ростове, чертовы мамалыжники, одна из самых отсталых наций Европы, естественно, контачили с местными путанами. Триппер, сифилис и прочие прелести, как известно, с редким трудолюбием разносятся населением вширь и вглубь. Женщины на юге привлекательные, и наши летчики, сменившие румын, атаковали их с боевым азартом. В итоге сразу восемь молодых летчиков нашего полка ощутили резь и течь в «шлангах».

Боевой дух личного состава полка резко упал, а полковой врач явился ко мне с обширным списком новых пациентов, лечить которых ему было практически нечем. Мы долго советовались с майором медицинской службы Григорием Носковым и, наконец, нашли выход. Как все фронтовые приспособления, это тоже отличалось простотой, остроумием и относительной эффективностью. В одной из комнат, в углу, у самого потолка подвешивалось эмалированное ведро, полное крутого теплого марганцевого раствора, от которого отвели восемь длинных гибких шлангов, изготовленных по нашему заказу в полевых авиаремонтных мастерских, в комплекте с соответствующими креплениями, через которые поступал целебный раствор. Каждое утро, еще до подъема, группа «трипперистов», которых мы поселили отдельно, организованно следовала в эту комнатку и начинала промывку «концов» или «плодовых кончиков», заботливо подогретым марганцевым раствором. В левой руке каждый летчик держал свое богатство, а в правой шланг с наконечником, сливая использованный раствор в подставленный тазик. В комнате стоял смех и разнообразные комментарии, хотя кое-кто и выглядел очень подавленным, особенно молодые ребята, заболевшие в первый раз. Поскольку некоторые относились к лечению халатно, то мне по просьбе врача пришлось таковых взять под свой контроль, сопровождая процесс воспитательными наставлениями. Вскоре мы, у начальника медицинской службы дивизии, раздобыли сульфидин и дело пошло на лад. Шутки шутками, а был один летчик, который, обнаружив, что болен, впал в полное отчаяние и чуть не застрелился. Весь вечер я читал ему мораль и строго приказал утром явиться на промывку. Особенно ободрило этого молодого пилота, заболевшего в первый раз, мое сообщение о том, что отдельные «асы» схватили триппер уже в пятый раз и ничего — живут и даже воюют. Впрочем, трипперная эпопея в нашем полку оказалась не таким уж шуточным делом. Соин долго не сообщал о прихваченной заразе, боясь потерять авторитет, как начальник штаба, и лечился сам. В итоге у него опухло одно яичко, увеличившись до страусиного, и Валик попал в госпиталь в Зернограде. Полагаю, что именно поэтому он не имел детей.