Дмитрий Панов - Русские на снегу: судьба человека на фоне исторической метели

Нет, не даром в комплект для похода немецкого солдата входили презервативы, впрочем, как и солдата НАТО. Презерватив на войне тоже оружие. Когда уже в Венгрии мы взяли город Хатван в излучине Дуная, то обнаружили здесь большой склад медикаментов и среди них три вагона презервативов. До конца войны наш фронт жил в этом смысле безбедно, а кривая венерических заболеваний резко пошла вниз. Хатван захватила конница, и казакам, в силу их темперамента, презервативы пришлись кстати. Из этой гонорейной истории мы узнали цену и нашей дивизионной медицине. Плуты и мошенники, на погонах которых эмблема: «Теща кушает мороженое», дававшие клятву Гиппократа, стали сдирать с летчиков, потихоньку, немалые деньги за сульфидин — 400 рублей за курс. Наши ребята, будучи людьми находчивыми, решили сэкономить и стали вливать в мочеиспускательный канал в качестве лекарства, вроде бы способного убить гонококк, продукт «Р-9», свинцовую смесь, как антидетонатор добавляемую к горючему. На этом деле легко было и покалечиться. Как-то, уже в Ейске, в конце мая 1943-го года, мы с Залесским, сидя в землянке, толковали о том, о сем. И вдруг увидели, что в ближайшем саду, вокруг цветущей яблони, неистово бегает восьмерка наших пилотов, во главе с командиром эскадрильи Петром Дзюбой. Мы вытаращили глаза. Что это: языческий ритуал, внезапное увлечение бегом на короткие дистанции, или ребята головой тронулись? Выяснилось, что хлопцы только что ввели в свои «концы» «Р-9» и неистово мотаются от нестерпимой боли. Такие вещи могли кончиться плохо, и мы всерьез взялись за наших эскулапов — заставили их раздобыть сульфидин, правда, пришлось привлекать даже командование дивизии. Прибыльные лекарства наши медики отдавали неохотно, как собака мозговую кость, требуя деньги.

Этот самый антидетонатор «Р-9», которым ребята, бегавшие в Ейске вокруг яблони, зажав концы, пытались лечить триппер, погубил, уже после войны, немало наших пилотов. Эта адская смесь была изготовлена на свинцовой основе, и именно те парни, которые много летали, больше всего дышали этой дрянью, а иной раз буквально пропитывались ею. Американцы даже специально поставили мотор в своей «Аэрокобре», которых было два вида «Белла» и «Кинг», сзади, для того, чтобы летчик не дышал убийственным выхлопными газами, вырывающимися из мотора, в случае, если он стоит впереди. На каждый литр горючего добавляли три кубических сантиметра этой розовой или голубой дряни, от которой у летчика, стоило ему полетать хотя бы час в день, буквально раскалывалась голова, его самого валило с ног, а всякие мужские способности опускались до нуля. У многих пилотов именно поэтому не было детей.

Дорого стоили нам авиационная романтика и летный паек. Любопытно, что «Р-9», попадая в организм, совершенно не растворялся. Он не сгорал в цилиндрах мотора, оставаясь там даже после полной выработки горючего в бензобаке. Стоило обмакнуть в бензин с антидетонатором руку, и на коже возникали язвы. Конечно, конструкторы и наше высшее начальство были об этом прекрасно осведомлены, но когда приходилось выбирать между здоровьем и жизнью летчика и малейшим понижением конструктивного удобства и возможностей машины, то без колебаний приносили в жертву летчика. Думаю, что совершенно не случайно после войны от рака умерли именно те ребята, кто больше всего летал: Дзюба, Ветчинин, Бритиков. Так что получалось, что мы были камикадзе нисколько не худшими, чем японцы, скорее, даже наоборот.

В середине апреля двести шестая штурмовая авиационная дивизия была преобразована в Первую Гвардейскую Сталинградскую штурмовую авиационную дивизию. Рядом с этой дивизией наша шла до самого Севастополя. Тем временем было похоже, что мы получим подкрепление. Командир дивизии приказал обеспечить горюче-смазочными материалами самолеты истребительно-авиационной дивизии, перелетающей из Новосибирска на Кубанский плацдарм. Недалеко от моих родных Ахтарей завязывался узел крупнейшего воздушного сражения второй мировой войны, а на Дальнем Востоке, как уже было ясно, японцы, увязшие в Тихом океане, нападать не станут. С Дальнего Востока перебрасывались войска, очень нужные для нашего наступления. Мы подготовили все необходимое для обеспечения перелета новосибирцев, установили постоянное дежурство одного звена в воздухе для прикрытия от внезапной атаки «Мессершмиттов», которым до нас, со своего аэродрома в Таганроге, было всего 60 километров — четыре минуты лета. Погожим апрельским утром на наш аэродром принялись садиться эскадрильи новосибирцев, следовавшие с интервалом примерно в два часа за ведущим — лидером, самолетами «ПЕ-2». Здесь меня ожидал грустный сюрприз — первым на наш аэродром «Ростсельмаш» перелетел 43-й истребительно-авиационный полк, в составе которого я оборонял Киев и дрался с немцами под Харьковым и в излучине Дона. Полк был тот же, но никого из летчиков я не узнал. Остался лишь номер, как привет из прошлого. Полк перелетал на Кубанский плацдарм.

Такова судьба воинских частей. И по этому прозаическому факту можно составить представление об убыли личного состава пилотов в первые полтора года войны. 43-й полк полетел дальше, и его сменил следующий, потом еще один. Во второй половине дня погода стала портиться, особенно на участке перелета Миллерово-Ростов, откуда перелетали к нам эскадрильи. Один из пилотов лидирующего «ПЕ-2» перепутал Ростовский аэродром с Таганрогским и вывел на него группу истребителей для посадки. Первое звено начало заруливать на стоянку. Два самолета, летчики которых успели выключить моторы, были захвачены немцами, а третий, увидев ровный ряд выстроившихся на стоянке «Мессеров», сразу дал полный газ и сумел взлететь под обстрелом. Но два наших летчика вместе с самолетами попали к немцам в лапы.

Как нам потом стало известно, этим ребятам так и не пришлось повоевать. Все те же румыны расстреляли их без лишних формальностей. Трудно сказать, кто был виноват в случившемся. В условиях, когда погода переменчива, видимость плохая, а аэродромы воюющих сторон находятся близко друг от друга, такие случаи неизбежны. Вряд ли хотел и пилот «ПЕ-2», да и штурман-навигатор погубить своих товарищей.

Эта история имела последствия. Уже в июле, при прорыве Миус-фронта, мы обнаружили, что в боевое построение наших самолетов вклиниваются «ЯКи», которые атакуют и пытаются сбивать своих же. Мы сразу смекнули, что противник пустил в дело те две захваченные машины, оборудовав их своими пушками «Эрликон». Один такой самолет наши ребята сбили и, обнаружив в кабине летчика-румына, расстреляли его без лишнего шума. А второй самолет так и торчал занозой в памяти наших пилотов, пока мы не справились и с ним, не без труда и огрехов. Наш полк уже базировался ближе к Миус-фронту в районе Саур-Могилы, где намечался прорыв, когда объявился второй «охотник», опытнее и изощреннее первого. Когда Хрюкин узнал об этом, то он принял решение вечером перекрасить все, обычно красные, «коки» — колпаки впереди пропеллеров наших истребителей в белый цвет. А в случае появления краснококого «ЯКа», всем сбивать его без всякой пощады.