Леонард Рейнолдс - Канонерка 658. Боевые операции малых кораблей Британии на Средиземноморье и Адриатике

Капитан Дикинсон шепнул мне, что генерал захочет обратиться к своим людям, поэтому хорошо бы, чтобы наш громкоговоритель оказался исправным. Услышав это, я похолодел. Дело в том, что наш громкоговоритель был самым капризным и непредсказуемым существом на борту, которому наш радист Смит уделял больше внимания, чем любому другому, куда более сложному прибору. Он его без устали холил и лелеял, но так и не смог добиться полного послушания. В одном случае громкоговоритель функционировал идеально, в другом – скрежетал, трещал и издавал леденящие душу завывания, делая речь говорящего бессмысленным набором крайне неприятных уху звуков.

Являясь артиллерийским офицером, я имел богатую практику обращения с этим несносным прибором. Как опытная нянька способна одним только взглядом усмирить трудного ребенка, так и я мог гарантировать примерно 95-процентный успех, выполнив только мне известный план. Но сработает ли он на этот раз? Этого я сказать не мог. Мысленно вознеся молитву Всевышнему, я прогрел капризный прибор, подул в него, услышал знакомый треск, являвшийся предвестником успеха, и быстро выключил.

Когда мы проходили мимо судов, генерал стоял на платформе прожектора (самого прожектора на ней уже не было), а войска приветствовали его восторженными воплями. В конце концов мы выбрали некую центральную позицию, я включил микрофон и с дрожью в сердце передал его генералу. Говорить в него следовало сразу же (пока он не успел заскрипеть), нежно, негромко, держа на небольшом расстоянии ото рта, причем чуть в стороне.

Мне оставалось только ужаснуться, когда генерал простоял молча несколько долгих секунд, каждая из которых приближала момент, когда подлое устройство неминуемо начнет трещать, затем поднес микрофон вплотную к губам и начал очень громко и эмоционально вещать по-французски. Я заметил, что Смит с ужасом смотрит на меня (должно быть, я сильно побледнел), но ничего ужасного не произошло. Генеральская речь без помех разносилась далеко вокруг. В конце концов генерал, должно быть, до предела напряг свои голосовые связки и выкрикнул в потрясенный таким бесцеремонным обращением микрофон несколько громких фраз – думаю, это были какие-то боевые призывы – и, облегченно вздохнув, вернул микрофон мне. Раньше, чем я успел его выключить, маленькое чудовище все-таки показало свой зловредный нрав, издав необычайно громкий треск, который прекратился, только когда мои дрожащие пальцы сумели нащупать выключатель. Я нежно погладил маленького мерзавца, вернул его на место и пригласил гостей пройти в кают-компанию – пора было возвращаться к причалу.

От причала мы отошли ровно в 16.30. Теперь волноваться уже не было времени – следовало работать. До заката было еще далеко. Очертания Эльбы были четко видны на фоне чистого неба с восточной стороны. Казалось, что остров находится совсем близко, хотя в действительности до него было 30 миль. Сам конвой представлял удивительное зрелище – ничего более нескладного мне еще не приходилось видеть. Пехотно-десантные корабли и сами имели довольно необычную форму, а когда буксировали за собой две десантные баржи, больше всего похожие на непослушных щенков на длинных поводках, выглядели и вовсе забавно.

Когда наступила ночь, мы последний раз поменяли курс. В темноте конвой почему-то стал выглядеть жутковато. Для нас было очень непривычно стать частью огромного скопления кораблей. Нам было чего бояться. Минные тральщики очистили перед конвоем канал шириной в полмили, и срезанные ими мины плавали впереди. Теоретически мина, пустившаяся вплавь, автоматически обезвреживается, но на практике приборы безопасности части оказываются поврежденными коррозией. А проверить их исправность как-то ни у кого не возникало желания. Поэтому, заметив в 20 ярдах на правом траверзе плавучую мину, мы поставили на нос наблюдателя, а сами инстинктивно стали передвигаться на полусогнутых, чтобы быть готовыми к неожиданному удару. Через десять минут наблюдатель сообщил: мина прямо по курсу, расстояние 20 ярдов.

Времени на раздумья не оставалось. Ходжес, наш новый рулевой, среагировал очень быстро и круто переложил руль вправо. Как только он это сделал, я крикнул:

– А теперь держи руль прямо!

И снова он отреагировал моментально, приведя штурвал в нужное положение. Я бросился на левую сторону мостика и успел заметить, как ужасающе близко – с мостика мне даже не было видно ее всю целиком – проплыла мина, грозно покачивая своими уродливыми рогами.

Я выругался и мысленно поздравил себя с тем, что вовремя вспомнил: поворачивающаяся корма непременно задела бы мину, не верни мы руль в прямое положение. Водж в это время находился в штурманской рубке, поэтому не испытал лишних волнений. Очень скоро стало очевидно, что Водж, обосновавшийся на берегу много месяцев назад, почти ничего не видит ночью в бинокль. Поэтому вахты несли только Майк и я. В общем, во время этого вторжения вопрос об отдыхе для нас даже не поднимался.

К двум часам флот вышел на исходные позиции. Мы были удивлены и встревожены, когда на востоке – на другом конце острова – на фоне темного неба появились светящиеся дорожки трассирующих снарядов. Какое-то время мы даже предполагали, что план раскрыт, но вскоре стрельба прекратилась. Позже мы узнали, что два РТ наткнулись на лихтер, эвакуировавший гарнизон Пьянозы.

В 3.50 огонь должны были открыть корабли, оснащенные реактивными (ракетными) установками. Считалось, что они полностью парализуют обстреливаемый участок. Я еще раз проверил часы и стал ждать.

Неожиданно небо озарилось тремя розовыми вспышками – начался обстрел. Я навел бинокль на центральную из них, но в первый момент не увидел ничего – свечение было слишком ярким. Ракеты, окруженные языками пламени, друг за другом летели к берегу. Затем следовали характерное шипение и взрывы, словно одновременно выстреливались тысячи гигантских китайских фейерверков.

Впечатление от пугающей мощи первых залпов было ошеломляющим. А следующие тоже не заставили себя долго ждать. В течение четырех минут было выпущено 4000 ракет!

– Вот это да… – выдохнул я. – Вряд ли там кто-то остался в живых. Все-таки лучше наблюдать за ракетами с борта судна, чем с берега, где они приземляются.

Мы знали, что после первых залпов к берегу двинулись штурмовые десантные баржи, хотя видеть их мы не могли. И уже было очевидно, что эта высадка не будет беспрепятственной. На берегу французам явно предстояло столкнуться с сопротивлением. С берега уже вели огонь, причем не только из легких орудий.

– Боже мой, Ровер, – проговорил Водж. – Похоже, нас здесь ждали. Смотри, у них есть зенитки!

Наш радиотелефон работал на «волне вторжения», и мы могли слышать идущие переговоры, которые помогали представить картину происходящего.