Петр Елисеев - Привал на Эльбе

— Ах, вот какое недоразумение! — ехидно ухмыльнулся верховный комиссар. — Против вас сидит его брат Пауль Хапп — известный антифашист, проживший в Мексике во время гитлеризма десять лет.

— Я не могу не верить своим глазам, а также вашему адъютанту, подтвердившему, что именно этот Хапп — военный преступник, — уверенно сказал Михаил.

— Глазам вашим можете не верить по той простой причине, что брат на брата бывает похож, — доказывал верховный комиссар. — А адъютанта спросим. — Он нажал кнопку. — Почему вы ввели в заблуждение господина капитана, сказав, что Пауль Хапп есть Генрих Хапп? — спросил он вошедшего в кабинет адъютанта.

Наводящий вопрос словно пришиб адъютанта. Он сообразил, что его начальник выпутывается, и в тон ему сказал:

— Извиняюсь, я не разобрался.

— Не считаю удобным спорить, — произнес Михаил. — Разрешите еще раз прийти к вам для выяснения личности генерала Хаппа?

Верховный комиссар невольно сжал кулак, но по столу почему-то не стукнул. Он здесь царь и бог, и вдруг какой-то советский капитан не изволит верить ему. Не такой уж он, верховный комиссар, простак, чтоб пускаться в словопрения и выставить своего тайного вассала на опознание русского офицера. Проглотив горькую пилюлю, генерал тем же лицемерным тоном проговорил:

— Если бы вы были постарше, я обиделся бы за недоверие ко мне. Вы грубо высказались.

— Прошу извинения. Бывает: молодой честно грубит, старый нечестно льстит, — ответил Михаил.

Верховный комиссар хотел показать клыки, но сделал вид, что намек советского офицера не относится к нему. Он предложил Елизарову бокал вина.

— Благодарю, — отказался Михаил от угощения. — Разрешите мне свидеться с профессором Торреном — жителем советской зоны.

— Пожалуйста. Я приказал арестовать его за клевету в печати на советскую комендатуру.

— Благодарю за уважение к советским властям, — отчеканил Елизаров. — Пользуясь вашим любезным отношением, я прошу освободить профессора Торрена, чтоб разобраться в его деяниях по месту жительства.

— Пожалуйста, забирайте, судите.

— Мы сперва разберемся. Еще одна просьба. Мы получили заявление от машиниста Зельберга. Он просит разрешить вернуться в Гендендорф, на свою родину.

— Разрешите высказаться, — заговорил Гебауэр. — Зельберг — член моей партии. Я возражаю и прошу учесть мое мнение.

— Я подумаю, — сказал верховный комиссар.

Когда Михаил вышел, Гебауэр запротестовал и даже завопил, доказывая, что русские используют старого социал-демократа Торрена, который будет разоблачать его, лидера, по всем статьям. Гебауэр стал умолять верховного комиссара не выпускать оппозиционера Торрена и Зельберга из тюрьмы.

— Ворону за ястреба не жаль отдать, — отрезал верховный комиссар, кивнув на Хаппа. — Пусть русские думают, что я считаюсь с ними. На освобождении Торрена мы заработаем политический капитал…

— Мудро, гениально! — воскликнул Хапп.

— Если так, то и я согласен, — примирился Гебауэр и тоже стал восхвалять верховного комиссара.

Кукушка хвалила петуха, и стал петух хвалить кукушку: верховный комиссар назвал Гебауэра великим лидером демократического движения. Он проводил его под руку в приемную и приказал адъютанту положить в машину «великого лидера» заокеанскую посылку.

Верховный комиссар и Хапп остались вдвоем. Злые гении начали плести тенета.

— Я предлагаю завершить партию с Торреном так, — докладывал Хапп. — Отпустить его и убрать немедленно после приезда в Гендендорф. Через несколько дней то же самое сделать и с Зельбергом. Он ведь насолил русским — угнал эшелон. А социал-демократов натравить на советскую комендатуру якобы за убийство своих политических противников…

— И затем организовать восстание в советской зоне, — добавил верховный комиссар.

— Будет организовано. Положитесь на меня. А для профессора Торрена есть один немец моей выучки, — похвалился Хапп. — Может, угодно поговорить с ним?

— О нет, это уж ваше дело… Вот вам несколько чеков…

— Отлично! И еще есть одна акция — скомпрометировать этого капитана Елизарова. Он был у нас в плену, выступил в нашей газете. Напечатаны его заявление и портрет. Газету я достану..

К Хаппу явился Курц. Его лицо было замотано бинтами. Видны только глаза и щелочка рта. Он поднял кулак в знак приветствия. Хапп, подавая руку, спросил:

— Маскировка внешности?

— Признак знакомства с янки, — пожаловался Курц.

— Безобразники. Верховный накажет их. А тебе — деликатное предложение. В силу договорных обязательств верховный передает вредного старика Торрена советской комендатуре. Торрен может втянуть и тебя в грязную историю — ты же здесь с ним гулял. Тогда и тебе не придется по земле ходить, — подогревал Хапп настроение своего героя. — Русские свернут тебе голову как цыпленку. Мне жаль тебя, как родного сына.

— Как же быть? — насторожился Курц.

— Избавиться надо от опасного старика, — подсказал Хапп и опытной рукой провокатора стал чертить план операции, расхваливать Курца, расписывать его дерзости и подвиг, на который толкал его.

— Оружия у меня нет, — пожалел Курц.

— Дадим, — достал Хапп пистолет из сейфа. — Дадим и денег, — подсунул он бланк Курцу под руки. — Распишись. Да благословит тебя провидение!

Курц посмотрел на бутылки с вином и облизнул губы. Хапп снизошел до его жажды. Курц пил безотказно. Наконец хозяин поднял палец, что значило — хватит, и выпроводил Курца.

Часа через три адъютант доложил верховному комиссару о прибытии капитана Елизарова. Он сообщил, что с ним два немца, приглашенные для опознания генерала Хаппа.

— Пустить только Елизарова, немцев выгнать, — приказал верховный. — Что же вы, капитан, играете в двойную игру? — сказал он, как только вошел Михаил. — Вот ваше заявление, ваш автограф, ваш портрет, — показал он на газету. — Своей рукой писали: «Гитлеру слава!»

— Эта фальшивка нам известна.

— Фальшивка? А для нас это документ. И очень неприятный для вас, — посочувствовал генерал, как будто искренне хотел помочь союзному гостю.

— Хапп знает, как это случилось.

— Хаппа нет уже, улетел в Мексику. Обойдемся без него. Я советую остаться у нас. Хотите — здесь живите, хотите — за океан отправьтесь. Возвращаться вам на свою службу опасно: Гебауэр, несмотря на мой запрет, намерен перепечатать эти документы. И вас все равно покарают.

— Генерал, я прошу не продолжать столь жалостливый разговор. Я уже знаком с такой жалостью. От нее у меня на теле остались шрамы и рубцы. Я прошу удовлетворить требование советской контрольной комиссии, передать нам военного преступника Хаппа.

— Я требую верить мне, — повысил голос верховный комиссар. — Я сказал свое слово о Хаппе. Точка. Профессора Торрена можете забрать.