Василе Преда - Поздняя осень (романы)

— Я узнала от деда Мирона, — рассказала Дорина. — Мы с ним встретились на улице через несколько дней после Нового года. Он спросил, хорошо ли покатались. Я удивилась — где? Оказалось, он давал сани на Новый год, Раду у него просил сани с лошадьми, чтобы с семьей покататься. Я не показала виду, поблагодарила. Старик был доволен, а я кое-что поняла… Ты, наверное, помнишь, у Валентина поднялась температура и мы с ним ушли домой сразу после двенадцати. С Раду мы договорились, что он придет следом. Сначала я ждала его, а потом подумала, что раз остался с товарищами, значит, ему весело, ну и волноваться нечего, все в порядке. Какой смысл был и ему отказываться от праздника? Он вернулся утром, какой-то странный… Я подумала, что он захмелел, как это бывает на праздниках, хотя он вообще не пьет. «Это с непривычки», — сказал он мне. А на самом деле причина была совсем другая…

Я поняла все только тогда, когда начались его опоздания и отсутствия, поездки в город, безразличие к нам… Кристиана слушала ее и не верила своим ушам. Раду казался неспособным вести двойную жизнь. Она была готова поверить чему угодно, только не этому.

— Я поговорю с Думитру, — сказала она наконец.

— Не нужно! — Во взгляде Дорины была мольба. — Нет никакого смысла! — Она вытерла слезы. — Я надеюсь на твою помощь в бракоразводном процессе. Меня пугают все эти формальности и вообще вся эта процедура. Я не знаю, какие нужны документы, что следует говорить в суде… Я бы не хотела являться в суд, если это возможно, я этого не вынесу…

Кристиана возмущенно вскочила со стула:

— Выброси из головы эти глупости! И почему это современная молодежь чуть что — сразу думает о разводе?

— Любовь по принуждению немыслима, — веско произнесла Дорина.

— Согласна! Но вы-то как раз по любви женились!

Дорина покачала головой:

— Та любовь у него кончилась!

— Не стоит спешить! — Кристиана считала, что нужно бороться за свое счастье, за семью. — Тут нужна большая выдержка. Подожди, время все покажет.

— Для Раду существует теперь другая любовь — единственная, настоящая, живая…

— Это не любовь, — возразила Кристиана, чтобы вселить в нее хоть какую-то надежду. — Мы с тобой взрослые женщины и должны спокойно во всем разобраться. Я убеждена, что в конце концов Раду вылечится от этого «эротического безумия». Он поймет, как Ванда эгоистична и непостоянна…

Дорина подняла на нее усталые глаза:

— Ну и что, что вылечится? Мы уже разрушили свою жизнь. Быть «запасной лошадкой» я не хочу. У меня тоже есть гордость.

Кристиана в раздумье подошла к окну. На улице вечерело. В высоком небе появился месяц.

— И все-таки ради сына ты должна найти в себе силы ждать и не торопиться с решением, — посоветовала она по-дружески.

— О Валентине-то я и думаю в первую очередь, — произнесла Дорина задумчиво. — Я вижу, как он тяжело переживает наши отношения. Когда мы остаемся с ним вдвоем, он начинает мучить меня вопросами: «С кем я останусь? Почему папа нас не любит?»

— Не нужно было выяснять отношения при нем! — рассердилась Кристиана.

— Поначалу мы пробовали скрывать, — заверила ее Дорина, — но потом ссоры стали вспыхивать неожиданно и по любому поводу и кончались, конечно, серьезным разговором. Если откровенно, мы просто забывали о его присутствии…

— И все-таки я не понимаю, почему ты так долго все от меня скрывала, — горько сказала Кристиана. — Я думала, что мы близкие подруги, что ты мне веришь…

— Видишь ли, я все надеялась, что все пройдет, что это несущественно… Не было смысла выносить сор из избы, пока не узнаю точно, в чем дело. В любой семье случаются ссоры. Собственно говоря, до вчерашнего вечера я только подозревала, что у него есть другая женщина, но не была в этом абсолютно убеждена. Правда, после разговора с дедом Мироном не могло не быть подозрений, но я их старалась отогнать. Так уж устроен человек: он никак не хочет верить в то, во что верить не хочется. Он все надеется, что ошибся, что в действительности все обстоит хорошо… Раду всегда находил предлог, чтобы не быть дома. Я предпочитала ему верить, ведь проверить его я все равно не могла. Если бы я рассказала все тебе, то и до Думитру бы все дошло. А вдруг бы мои подозрения не подтвердились? Как бы я смотрела в глаза Раду и тебе?

— Если бы ты захотела, Думитру никогда бы не узнал о наших разговорах, — сказала Кристиана. — Но если бы он знал с самого начала, он бы вмешался, не дал делу зайти так далеко…

— Я тебе уже говорила, и это мое убеждение, что судьбу семьи могут решить только ее члены, — твердо прервала ее Дорина. — Поэтому я и не посвящала вас в наши дела.

— Разумеется, ваша семья и любовь — ваше дело, но все же почему не выслушать дружеский совет? Сегодня я могу лишь посоветовать тебе терпеть и ждать. Раду должен понять, что Ванда не та женщина, с которой можно строить жизнь, что это только временное увлечение…

Кофе, к которому они не притронулись, давно остыл. Обе молчали, избегая смотреть друг другу в глаза.

— Я чувствовала, что с тобой что-то происходит, но не подозревала, что все так серьезно. Все собиралась спросить тебя, но видела, что ты не хочешь об этом говорить… Зачем лезть человеку в душу… — с трудом произнесла Кристиана.

Думитру не очень удивился, узнав обо всем.

— Видел я, что у него к работе душа не лежит, не о том думает, — проворчал он.

Вся эта история его раздражала. Он любил Раду Каломфиреску, был убежден, что хорошо его знает, даже поручился бы за него. До недавнего времени Думитру ставил его всем в пример. И вот жизнь преподнесла такой сюрприз! А это означало, что он, командир части, совсем его не знал, ошибся в человеке.

Думитру заснул поздно. Он пытался представить себе разговор со старшим лейтенантом Каломфиреску, который должен был состояться завтра утром: он уже вызвал его к себе. Он продумывал свой разговор с Раду, пытался угадать его ответы на свои вопросы. Но почему-то этот воображаемый разговор заканчивался одним и тем же: Каломфиреску, возмущенный наветами своей жены, был оскорблен, доказывал, убеждал, не оставлял места сомнению…

Но, к сожалению, беседа с Раду Каломфиреску в присутствии парторга — подполковника Михалаша прошла совсем не так.

— Я, товарищ полковник, буду говорить откровенно, — начал Раду, преодолевая смущение, но твердо, как человек, который уже принял решение. — Я не могу вам лгать и не боюсь признаться: я люблю ее! Это моя единственная вина. Если, конечно, любовь можно считать виной…

— Товарищ старший лейтенант, — строго прервал его Михалаш, — вы, как я вижу, забываете, что женаты, что у вас ребенок! Разумеется, любовь не преступление. Но в вашем случае нормы морали, наши законы…