Марин Ионице - На крутом перевале (сборник)

Чего бояться солдату, который в двенадцать лет познал настоящий страх и поборол его?

Боюсь тех давних происшествий, которые уже пережил в прошлом. Но они беспокоили меня в настоящем, врываясь в мою душу, как в топкий омут, от которого подымались тяжелые испарения. И то, что раньше вызывало у меня только удивление или замешательство, теперь переживалось все острее и острее.

Я надеялся, что однажды, войдя в ворота казармы, буду делать все, что необходимо: падать на землю, ползти змеей по траве, бежать, преодолевать препятствия, кричать «ура», носить учебное оборудование, мыть казарму, кафель коридоров, ступеньки лестниц и даже каптерку старшины, чистить картошку и стирать белье, чтобы вечером свалиться, как срубленное дерево, и забыться до сигнала «подъем».

Однако так просто нельзя. Все расписано — учения, несение службы. У нас есть учебные периоды, графики подготовки.

Мои ночи. Засыпаю, как все солдаты. Как хорошо погружаться в это состояние блаженства, когда ни о чем не думаешь! Прозвучит «отбой», закрываешь глаза, и под тобой как будто уже не кровать, а разверзшаяся земля, и ты плывешь словно в состоянии невесомости. А однажды я вскочил во сне как по сигналу тревоги. И знал отчего — от страха оказаться застигнутым врасплох. То есть от боязни впустить и малую толику моего прошлого даже в сновидения. Я отгонял от себя непрошеные мысли, и опять засыпал, и опять вскакивал во сне. Казалось, я все отдам, чтобы забыть свое прошлое!

Как-то после отбоя, когда свет уже погас, я никак не мог заснуть и лежал с открытыми глазами, уставившись в одну точку. В окно светила осоловелая луна, по стеклам пробегали причудливые тени от ветвей деревьев, и вспомнил я опять мое прошлое.

Было оно таким маленьким и удрученным, что могло вызвать только жалость, и ничего другого. Проснулся, потому что оно терлось у моей кровати, как ласковая кошка или как бедная заблудшая собака, которая наконец добралась до дому и смиренно ожидает на пороге. Мое сопротивление растаяло как воск. Я вытащил руку из-под одеяла и погладил мое чудовище.

Ребята спали. Как сладко они спали! Я мог бы отомстить им, но какой интерес они для меня представляли? И они, что смеялись надо мной, и водитель, что спустил с меня штаны, чтобы «научить уму-разуму», — все они были без вины виноватые. Какой смысл пинать булыжник, который раздробит тебе пальцы, шип, который вонзится тебе в ногу, черепок, которым ты порежешься, если, конечно, идти куда глаза глядят и думать, что все дороги расчищены для тебя, только для тебя, и что, даже если сбиться с главной дороги, перед тобой тотчас появится тропинка, мягкая и застланная?!

Я направился по дороге, которая шла в направлении вокзала и шоссе, и после первого поворота углубился в лес. Остановился, чтобы прислушаться — как там в лагере? Все в порядке, тишина. Спят мальчишки. Спокойной ночи, приятных снов.

Некоторое время я еще узнавал места, где мы играли, бегали, лазали по деревьям, организовывали эстафеты, соревнования по ориентированию, лекции для юных туристов-инструкторов и искателей кладов.

Затем замелькали незнакомые пейзажи, но я шел и шел, целый день, длинный летний день, до самого вечера. Поднимался на холмы и опускался в лощины, шагал по незнакомым тропинкам и по бездорожью, переходил через ручьи, через что-то вроде болотца, где залез в грязь по колено, продирался сквозь густые кусты, расплачиваясь царапинами на коже и оторванными клочками одежды. Деревья с постоянно сомкнутыми кронами, и такое ощущение одиночества, напряженной тишины… Я даже не пытался ориентироваться — солнце то справа, то слева. Все, что учил в школе про юг, север, восток и запад, спуталось в голове. Куда вы направляетесь, ваше ученическое высочество? Все здесь против тебя, все не так, как у тебя дома. Там ты не успевал подумать, а твое желание уже исполнялось. Дом, дом. Хочется попасть домой, но ни души, ни голоса, который бы звал тебя…

Наступила ночь. Надо было устраиваться на ночлег. Я нашел то, что искал, в стволе толстого дерева с опаленной снаружи корой, — кажется, это был тополь, что-то вроде огромного пня с дуплом, куда можно было протиснуться. Похоже, я не был здесь единственным гостем. Свежие следы неизвестного животного наталкивали на грустные размышления.

Что мог я противопоставить диким зверям?! Я, сын человека, сын своего отца, который поставил меня по доброй воле в такое положение. Мне не оставалось ничего другого, как ждать. Плакать я не мог. Посмотрим, смогу ли я выпутаться из этой истории… Навожу чистоту в берлоге веником из веток и настилаю еловые лапы для постели. Затем увеличиваю обзор, насколько могу, обрывая растительность вокруг пня. Сделал хорошее дело. Теперь, безусловно, никто не сможет подкрасться незаметно к моему дереву.

Чем же можно отпугнуть непрошеных гостей? Разбрасываю у входа в убежище сухие ветки. Ясно, что животное, чье логово было здесь, заметив столько перемен, не рискнет проникнуть внутрь. Вход я маскирую зелеными ветками — втыкаю их в землю, словно они здесь всегда росли. Я вооружен шестом, довольно крепким — что-то вроде копья, и короткой толстой дубинкой, на случай если придется отбиваться. Проверяю еще раз карманный фонарик. В порядке. Я усаживаюсь на еловую ветвь и начинаю хрустеть бисквитами. Есть у меня и пластиковая фляга с водой из тех, что берут с собой на экскурсии. Печенье сухое, но если запивать его водой, то вполне съедобно. Жаль, что нельзя устроиться по-человечески в новом жилище. Можно лишь сидеть, прислонившись спиной к стволу. Хорошо еще, что есть куда протянуть ноги.

Наконец засыпаю. И вот, когда я сплю, меня находит и заботливо поднимает на руки отец. «Мальчик мой, что с тобой?» Наверное, каждый испытал это блаженное чувство, когда отец несет тебя на руках. Несет, и что-то говорит, и что-то шепчет мне, но я не открываю глаза, чтобы видение не исчезло.

Но сон есть сон. На самом деле я даже не засыпал, а просто слегка задремал. Откуда здесь быть отцу? Все это — плод моего воображения.

Вечерело, солнце клонилось к закату и светило через кусты, как будто на них зажглись лампочки.

Было ли увиденное во сне действительно моим желанием? Именно этого я хотел, когда решился забраться глубоко в лес. Случай с шофером меня потряс. Неужели есть хоть доля правды в тех обвинениях, что были брошены мне в лицо? Но то, что произошло со мной прошедшей ночью в пионерском лагере, повергло меня в еще большее смятение.

Три испытания, как в сказках. Слишком многое было поставлено на карту. Это не было дымом или обманом.

Мой отец… Я ждал каждую минуту, что он появится, чтобы протянуть мне руку, чтобы поднять меня на руки. Если не сейчас, то очень скоро, но он придет, не оставит меня в этом кустарнике, в этой трясине, вырвет из когтей медведя, из пасти волка. И чем дальше я углублялся в лес, тем больше верил, что настанет минута, когда он, отец, придет, если надо, прилетит на крыльях вечернего ветра. Может, он уже сейчас наблюдает за моими действиями. Может, я мало сделал для того, чтобы он пришел и вызволил меня. Как бы то ни было, он здесь, возле меня, стоит только протянуть руку. Он не бросит меня в беде.