Марин Ионице - На крутом перевале (сборник)

— Что это? — спросил я его, чтобы сменить тему разговора.

— Проспекты экспортной продукции химического завода. Это так, в свободное время… Хорошо оплачивается.

Вечерело. Горбатый предложил поесть. Мы брали руками прямо со сковороды шарики мамалыги, пахнущие все тем же крахмалом. Запах разогретого прогорклого масла щекотал ноздри.

После ужина мы забрались на крышу сарая, который одновременно был и дровяным складом. Здесь хранились и мотки шерстяной пряжи, и посуда, и старая обувь, и даже кадка с квашеной капустой; здесь рядом с куриными насестами была и лаборатория. Толь еще сохранял дневное тепло, но Горбатый принес для меня плед, а для себя солдатскую шинель.

Отсюда, с крыши деревянного сарая, был виден с одной стороны утопающий во множестве огней город, светящийся окнами и витринами. С другой стороны — поле, светло-серое, молчаливое и огромное, как застывший океан. Вверху над нами, как сердце, пульсировали звезды, инертные, излучающие холодный свет.

— Я как бы чувствую отсюда, сверху, весь наш город.

— Да, и в самом деле.

— В этот час, когда вы истерично дергаетесь на танцплощадках или пьете в барах, я вас отсюда подсознательно вижу, и мне вас жаль.

— Опять начинаешь?

— Не начинаю и не заканчиваю. Просто констатирую. Дети дармовых денег, как во времена Григоре Александреску. Ведь пора что-то выбрать, заняться чем-нибудь полезным. Но нет, вы ничего не выбираете и ничем нужным не занимаетесь. Как в прошлом веке. Разница лишь в том, что тогда ничтожества не чувствовали себя ничтожествами. В наши же дни нельзя, чтобы бездеятельность становилась причиной трагедии, чтобы она имела место вообще.

Беседа вышла за рамки обычных дежурных фраз, но это уже не имело никакого значения: лед отчужденности между нами стал таять, и я почувствовал, что свободно могу затрагивать самые разные проблемы.

Мы говорили о галактиках и солнечных системах, о бесконечности Вселенной и тщете человеческого бытия, о поколениях и индивидуальностях, о цивилизациях, о талантах и гениях и о том, почему эти гении и таланты так мало общаются с рядовыми людьми.

— У меня есть своя теория, — сказал я. (У меня уже появились теории!!!) — Вот, например, возьмем пчелиный улей. Если пчелиный рой чувствует необходимость еще в одной матке, знаешь, что делают пчелы? Они приглядывают яичко, а как только вылупится личинка, начинают ее интенсивно кормить специальным продуктом, который производят в зобу из меда и пыльцы. Яичко, как и все остальные, из которого могла бы получиться обычная пчела, как ее многочисленные сородичи… Возможно, что и общество, как-то бессознательно, посредством какого-то нераскрытого механизма, порождает таланты и гении.

— Не согласен с тобой. Если бы это было во власти общества, то оно сделало бы всех только гениями.

— Оно просто не в состоянии. В противном случае общество было бы обречено на самоуничтожение.

— А что? Великолепная смерть!

— Нет. Оно не нуждается в большем, чем имеет. Рождает из каждой категории людей необходимое число гениев и талантов. Ровно столько, сколько нужно.

— Любопытно, очень любопытно…

— Вот видишь — и тебя это увлекло!

— Подожди, давай начнем все по порядку, не торопясь. Что же получается? По-твоему, мать-природа (так мы условно назвали в нашей беседе человечество) сидит, как наседка, на яйцах и из каждого яйца извлекает все, что ей вздумается: ку-ка-ре-ку — получите столько-то гениев, пиу-пиу, мак-мак, га-га-га — и, пожалуйста, вот вам простые смертные. Очень здорово с ее стороны. Ты это хотел сказать?

— Почему ты не дослушаешь меня до конца? Я хотел сказать, что природа, если хочешь — человечество, на мой взгляд, располагает механизмом саморегулирования. Если брать ее в целом, как единый организм, то, я бы сказал, в ней есть нечто вроде генетического кода, посредством которого она дает возможность проявиться у определенного числа индивидуумов тем или иным склонностям. Конечно, приблизительно, у одних больше, у других меньше, это не играет роли. Остальное сделает организованное общество посредством обучения, воспитания и всех прочих средств, которыми оно располагает. Каждому известно, что одаренный от природы человек не сможет стать, например, художником, композитором, архитектором или математиком, если не попадет в необходимые для своего развития условия; точно так же как не сможет ничего подобного достичь тот, кто для этого (сколько бы его не учили!) не рожден. Есть ли у тебя возражения на этот счет?

— Твоя теория была бы очень неплохой, если бы не содержала один опасный момент.

— Опасный? Ты говоришь…

— Итак, начнем опять все сначала. Методично, не спеша. По твоим словам выходит, что старушка-природа, которая, как наседка, высиживает нас до той поры, пока мы не вылупимся из яиц, имеет, ну, скажем, где-то там, под надхвостьем, механизм, который регулируется автоматически и выдает готовую продукцию по ассортименту: столько-то на каждую сотню гениев, талантов, простых смертных, ну и, конечно, какой-то процент трудных — для разнообразия. Она может позволить себе такую роскошь, как создание трутней, какие тебе известны из числа здесь присутствующих, и уродин, о которых знаем мы оба. А почему бы и пчелам не иметь барственных едоков? Одни забираются в самые высокие и вечнозеленые вершины дубов, другие — менее представительные — находят приют на коре деревьев, как лишай на теле человека, как тля, жуки и клещи. Ну а уж если суждено нам быть скроенными матерью-природой по одной ей ведомой программе, то на кой черт стараться изменить что-то? Особенно когда папаша получает солидную пенсию или высокую зарплату? Главное — все обосновать…

— Ты прав до определенных пределов. Но и я прав.

— Как, оказывается, все просто. Разделить правоту. Каждому по половине — и будем ждать у моря погоды. А остальное все в порядке.

— А ты что, из тех, кто не допускает чужих мнений? Я же пытаюсь тебя понять.

— Ну, братишка, я не знаю, кто вбил тебе эту дурь в голову. Если ты все это не сам выдумал, то вычитал в каком-то журнале. Старомодное сейчас уже не носят. Давай поиграем во что-нибудь другое — в наседку с цыплятами, золотыми цыплятами, бархатными цыплятами, восковыми цыплятами, в птицу с компьютером в животе, черт тебя побери!

… Вверх-вниз, вверх-вниз, хоп-хоп, сначала, хоп-хоп, вверх-вниз, вверх-вниз, вверх-вниз.

Это армия. Это нечто большее, чем просто зарядка. Во всяком случае, это не то, что я надеялся увидеть. Думал о жестком распорядке, о том, что мною целыми днями будут командовать, а мне останется только исполнять эти команды.

Вверх-вниз, вверх-вниз, вверх-вниз… И так до бесконечности. И ты спасен от той мельницы, которая перемалывает в мозгу вопросы без ответов: кто я такой в этом мире? Что смогу сделать в будущем, если до сих пор ничего стоящего не сделал? Почему я бездельничаю?