Сергей Кольцов - Тихая разведка

Начальник контрразведки живо вскинул голову и встретился с твердым взглядом Карзухина.

— Этим вы признаете обоснованность в шпионаже и мою терпимость к вам?

— Шпионаж? Терпимость? О, нет, штандартенфюрер! Каждый должен уйти из жизни, с честью закончив свой путь…

— И что же вы желаете, герр Карзухин?

— Последний раз включить приемник, который ваша служба считает радиопередатчиком.

— Хорошо. Будь по-вашему. — Фалькенберг подошел к двери и пригласил эсэсовцев, доставивших к нему Карзухина, и вместе с ними подоспевшего доктора Клауса.

Все трое поспешно вошли в кабинет. Фалькенберг подошел к столу.

— Да! Я — славянин! — с вызовом произнес Карзухин, держа в руках портативный приемник. Но я — человек и, прежде всего, сын своего народа… — Он резко, по ходу часовой стрелки, повернул гребешок взрывателя. Сильнейший взрыв разметал в разные стороны окруживших Карзухина эсэсовцев, а доктора Клауса Росмаера швырнул в сторону стола, в правый угол комнаты. Воздушная волна сквозь железные прутья решетки напрочь вынесла оконную раму, усеяв все вокруг осколками стекла, и силой гиганта рывком распахнула дверь в коридор. К месту оглушительного взрыва ринулась эсэсовская рать, охранявшая вход в штаб группы «Феникс».

Федора Карзухина эта же взрывная волна приподняла и с силой кинула влево, с развороченной грудью на стенд, и теперь, лежа на полу и истекая кровью, он умирал, слабо шевеля губами, как выброшенная из воды рыба. В испепеляющем его сне ему казалось, что он громко поет любимую свою песню:

С трудом приподнял голову тяжело контуженный штандартенфюрер Фалькенберг и вновь со стоном уронил ее на пол. В залитый кровью кабинет начальника контрразведки вбежали офицеры. Один из них, штурмбанфюрер СС, нагнулся над изуродованным телом Карзухина, пытаясь понять то, что тот шепчет. И услышал еле-еле:

— Ты, дерьмо собачье!

И грянул новый взрыв… Стоны, крики, проклятия. По коридору из конца в конец рванулся упругий перемешанный с черным дымом и гарью взрывчатки, горячий воздух.

Отголоски групповой стрельбы из крупнокалиберных пулеметов вызвали в лесу бешено клокотавшее эхо. Опять осиным роем, пули по-своему кроили и перекраивали пухлые лапы близлежащих сосен, и иглы пахучим и слезным крошевом осыпались на землю.

Стихало. Наступил мягкий июньский вечер, как бы осторожно, с опаской, скрадывая светлые тона лесной яви. Пора, казалось, было бы уже и определиться с очередным, ночным лагерем. Но командир почему-то медлил, задумчиво рассматривая расстеленную перед ним на земле карту. Для каждого не было секретом, что они вклинились в полосу кризисных испытаний и не сегодня, так завтра, а, может быть, в любую минуту, окажутся на острие огневого контакта с противником. Война оставалась войной. И поведение командира несколько озадачивало, потому что в конце концов это могло превратиться в карающий бумеранг.

А капитан Черемушкин рассуждал иначе. Он понимал, что расстрел гауптштурмфюрера СС Гроне, — а его исчезновение будет расценено штабом «Феникс» однозначно, — вызовет новую, разрастающуюся во всех направлениях мощную волну поисков, и она, эта волна, похоронит под собой разведгруппу. Да, на его вопросы Гроне отвечал лаконично, с предельной точностью, говорил очень мало, но конкретизировал нужные сведения. Кое-что выяснилось насчет войсковой группы «Феникс»: ее примерного состава, номера, радиопозывных и способности отдельных крупных соединений, тайны глубоко эшелонированной обороны «Феникса». Однако до истины еще добраться придется не скоро…

Лишь Коврова, безраздельно веря в командира и мужа, была согласна с этим единственно правильным решением, как ей казалось. Всем своим женским естеством она восставала против ненужного насилия над человеком, тем более если это заканчивалось смертью. То не был чисто женский инстинкт. Просто раньше других разгадала она затаенный расчет Черемушкина и то, что он обязательно доведет до каждого свой план на новом месте стоянки. И тут вдруг все услышали его голос:

— Внимание! Не до жиру — быть бы живу!.. Говорить о том, что разведгруппа в опасной близости к противнику, не имеет смысла. Выход, на мой взгляд, только один: продолжать движение на юго-запад в самое вражье логово, поближе к Станичке. Этот шаг вызволит разведгруппу из объятий закрывающегося стального кольца. Каждый из вас не мог не заметить, что маневрируя, избегая прямых встреч с фашистами мы топчемся практически на одном месте, оставаясь привязанными к квадратам «двадцать пятому» и «двадцать шестому», в чем противник прекрасно разобрался. Озеро мы оставляем позади себя в километре. Ушки на макушке — и идем к хутору Калинину, который впереди нас в полутора километрах. Сам хутор, подпираемый с трех сторон лесом, имеет обращенную на юг безлесную зону. Здесь шоссе делает резкий поворот вправо, разрезает лесной массив и укорачивает расстояние между Станичкой — Калинич — Кобылино. А дальше проходит на запад проселочная лесная дорога, на одном из отрезков которой мы и встретили на марше немецкую колонну. Обследуем. Отдых на хуторе — до четырех тридцати утра. Подъем, короткий завтрак, до десяти минут радиосеанс с «Гранитом»— и марш. Естественно, работу нашей радиостанции запеленгуют, установят точку радиопередачи, и нужно будет ждать гостей. Посмотрим, подумаем. Мудрость каждого из вас поможет нашему братству в трудную минутку. И последнее. После разговора с оберштурмфюрером СС Фрицем Шлихте я вернул свободу действий на жестких условиях гауптштурмфюреру СС Рудольфу Гроне. Вы понимаете, что любой его знак не остался бы без внимания окружающих нас. Я успел бы, пожалуй, застрелить Гроне. Ну, а дальше?.. От нас осталось бы мокрое место.

Через несколько минут старший сержант Касаткин и ефрейтор Цветохин с трофейным пулеметом МГ-34 направились в разведку, конечной целью которой был хутор Калинич.

Чуть подождав, Черемушкин подал команду следовать за авангардом. Заметив, что Глеб Сабуров, помимо своего положенного груза, осторожно умостил за своей спиной и зачехленную радиостанцию, Коврова мягко, чисто по-женски сказала:

— Глеб! Я очень тронута вашим вниманием, но и сама бы справилась…

— Что вы, товарищ лейтенант! Ночной переход — очень трудный марш. Вас беречь надо — и как радистку, и как женщину… Кто мы, мужики, без вас женщин? Сироты…

Младший сержант Сергей Антонов, тряхнув в темноте гривой светлых волос, смешно прыснул:

— Может, и меня, старик, на шею устроишь? Ну, скажем, вместо талисмана, а?

— Не связывайся ты с ним, Сережа, — вздохнул Давид Юрский. — Бойся сиротинку, у которой семь нянек.