Андраш Беркеши - Последний порог

Солнце теперь светило прямо в комнату, отчего сразу стало жарко, и Андреа опустила жалюзи.

— Был у меня в ту пору один знакомый печатник. Звали его Имре Кадар. Высокий такой, здоровый, лет тридцати, с лучистыми глазами. В молодые годы он побывал в Париже и Лейпциге, где изучал типографское дело. В семнадцатом году его ранили на итальянском фронте, более полугода он провалялся в госпитале, а после демобилизации стал работать в типографии наборщиком. Его жена, по имени Эстер, была дочерью учителя. Настоящая еврейская красавица. В марте семнадцатого года я был у них на свадьбе одним из свидетелей, а два года спустя, в январе девятнадцатого, крестным отцом их дочушки. Имре к тому времени стал одним из руководителей так называемого Рабочего дома. Разумеется, местное начальство не любило его, распространяло различные сплетни, называло еврейским наемником. Более того, после их свадьбы уволили с работы учителя Мозеша Кенига под предлогом, что он является, так сказать, духовным наставником Имре. — По лицу Берната скользила кроткая улыбка. — Бедный Мозеш! — продолжал Бернат. — Он был так далек от большевистских взглядов!

Андреа невольно бросила взгляд на часы, которые показывали тридцать пять минут девятого. Если бы отец рассказывал покороче, она бы еще успела немного поплавать в бассейне. Но вряд ли он быстро закруглится. Она была несколько удивлена его поведением, тем более что раньше он никогда не грешил сентиментальностью, теперь же его столь подробный экскурс в прошлое вызывал у нее подозрение. Однако она ничего не сказала отцу, она не могла его обидеть: он и в самом деле прав — они очень редко встречаются и совсем мало разговаривают.

А Бернат тем временем продолжал свой рассказ.

— Дело Мозеша приняло характер крупного политического скандала. После революции Каройи он был полностью реабилитирован, его даже назначили директором городской гимназии, что еще больше обозлило его врагов.

— А что сталось с женой Имре Кадара, этой библейской красавицей? — спросила Андреа и тут же пожалела об этом, так как уловила в собственном голосе оттенок насмешки и нетерпение. — Не сердись на меня, — сказала она, — но я никак не пойму, куда ты клонишь.

— Я нисколько не сержусь, — ответил Бернат. Он, разумеется, почувствовал нетерпение дочери, но уж коли начал этот разговор, то решил довести его до конца. Налив в рюмку сливовой палинки, он выпил и сразу же почувствовал некоторое облегчение. Речь его потекла свободнее: — Имре стал членом директории. Я знаю, что Мозеш умолял его не заниматься политикой, лучше подумать о своей семье, ссылался на то, что тот квалифицированный рабочий и может хорошо зарабатывать.

— А Эстер? Она что говорила?

— Она молчала. Не воодушевляла Имре, но и не мешала ему в его работе. «Ты лучше знаешь, что тебе следует делать», — говорила она.

— А что ты ему говорил?

— Я знал, что Имре не карьерист, а честный человек и революционер по убеждению. Разве можно настоящего артиста уговорить бросить театр? Так мог ли я сказать ему нечто подобное?! Имре замучили — так говорили знающие люди. — Бернат замолчал, лицо его окаменело. Со стороны проспекта Пожони послышался звон трамвая. — Они пытали его, а потом зарыли по шею в землю, а Мозеша и его жену принудили смотреть на эту расправу, а затем расстреляли и их.

Наступила тишина, которую первой нарушила Андреа:

— А что случилось с Эстер?

— Она покончила жизнь самоубийством, а в ночь перед этим тайком разыскала меня. Она принесла с собой дочку, которой было всего-навсего несколько месяцев, и попросила оставить у меня до ее возвращения. Она уже знала, что случилось с родителями и Имре. Сама она скрывалась, так так ее тоже разыскивали. Я хотел было спрятать и ее, но не смог. На рассвете она ушла на вокзал, а спустя два дня я получил по почте прощальное письмо от нее. В нем было лишь несколько слов: «Другого выхода у меня нет. Когда дочь вырастет, расскажите ей, что случилось с ее родителями». Письмо я сжег.

Андреа изумленно уставилась на Берната.

— Теперь я выполнил волю твоей матери, — тихо проговорил он. — Никогда не забывай того, что произошло с твоими родителями. Они были честными, порядочными людьми.

Признание Гезы Берната настолько ошеломило Андреа, что кое-как собраться с мыслями она смогла лишь несколько часов спустя. Она никак не хотела свыкнуться с мыслью, что Бернат не ее отец, а совсем чужой человек, который ото всех других чужих людей отличается только тем, что взял ее к себе в дочери и любит, как дочь. И хотя она носит фамилию Бернат, кровного родства между ними не существует.

«Я Андреа Кадар, дочь Имре Кадара. Моего отца замучили. Мою мать звали Эстер, она покончила жизнь самоубийством» — вот какие мысли роились в голове у Андреа, когда она сидела на каменных ступенях на набережной Дуная, зябко поджав под себя ноги, хотя было совсем тепло, а на небе не было видно ни одного облачка. Она представила своего будущего свекра, генерал-лейтенанта Хайду, его жену, умную и гордую Эльфи, Чабу, покладистого и вежливого...

Андреа вспомнила вечер, когда они все вместе сидели в гостиной виллы на проспекте Штефания. Чаба, уступив настоятельной просьбе матери, сел к роялю и что-то играл, а Эльфи время от времени бросала на сына взгляды, полные любви. Генерал, в стеганом халате и теплых домашних туфлях, наблюдал за рыбками в аквариуме, он слегка постукивал пальцем по стеклу и счастливо улыбался, когда несколько рыбок тыкались носом в стекло. А она, Андреа, лениво смотрела на этот островок мирной жизни, откуда она хочет вырвать их покладистого, ласкового сыночка, которого любит больше всего на свете и ради которого играет роль статистки в их семейной комедии...

Грязно-серая вода плескалась о гранит набережной, но Андреа никак не могла оторваться от своих мыслей. Положив подбородок на согнутые колени, она смотрела голубыми глазами на воду, но видела не ее, а семью Хайду и самое себя...

Эльфи улыбалась, а звуки мелодии Моцарта, словно бабочки, кружились над их головами. И вдруг Андреа встала и сказала: «Чаба, будь добр, прекрати на минутку терзать инструмент, а вы, дорогая будущая свекровь, отложите, пожалуйста, свое вязанье. Я буду очень рада, если и господин генерал послушает меня. Я хочу вам кое о чем заявить». Генерал все еще искоса поглядывает на рыбок, но это уже не так важно. А она продолжает: «Хотя моя фамилия Бернат, но я вовсе не Андреа Бернат. Я дочь председателя большевистской директории Имре Кадара. А моя мать, Эстер, дочь еврея учителя. Моего отца заживо закопали террористы, моего деда и бабку расстреляли. А моя мама, библейская красавица Эстер, бросилась под поезд. Согласно закону я обязана носить на рукаве желтую шестиконечную звезду». Как официально она все это сказала! Все молчат, и лишь Чаба улыбается...