Николай Далекий - Ядовитое жало

— Нужно искать! — комиссар снова покосился на начальника разведки.

Командир отряда схватил бороду в кулак.

— Слушай, начштаба. Погляди в свой поминальник. Сколько там старичков значится, и сколько этих самых Янеков и Юзиков? Я тебе скажу: старичков всего семь погибло, остальные Янеки. Ты и этих, кто жизнью своей за доверие к ним заплатил, тоже подозреваешь и проверять собираешься? Нет, на анкеты, заверенные в соответствующих организациях, рассчитывать не приходится. Проверять нужно на деле, в бою.

Начальник штаба не сдавался, начал приводить доводы, но спор утратил горячность. Все чаще возникали паузы, все чаще спорщики впадали в раздумье. Серовол почувствовал облегчение, ― боль в затылке исчезла. С внутренней улыбкой он наблюдал за своими старшими товарищами. Он любил и уважал каждого из них. Они были ему словно родные, эти такие разные по характеру люди: мужественный добряк Бородач ― бессменный командир отряда со дня его возникновения; педантичный, словно бухгалтер доброй выучки, начальник штаба Высоцкий, поражавший своим трудолюбием, тщательностью разработки и подготовки каждой операции; бывший педагог и директор детдома Колесник, уравновешенный и отзывчивый человек, комиссар, душа отряда. Они были дружны, но споры между ними возникали нередко, и в полемическом пылу то тот, то другой впадал в крайности, но эти‑то крайности и помогали находить золотую середину.

— А начразведки молчит, как мудрый Соломон, — сказал вдруг Бородач. — Нет новостей? Взял бы да и обрадовал…

«Почуял. Ну и интуиция!» ― удивился Серовол и невольно покосился на закрытые ставнями окна.

— Ого! — понял этот взгляд комиссар. — В портфеле нашего министра внутренних дел, кажется, имеется на этот раз что‑то серьезное.

Три пары глаз уставились на начальника разведки.

— Не тяни, —тихо сказал Бородач. — Выкладывай. — Он наклонил тяжелую голову.

Серовол приблизился к столу. Негромко, четко выговаривая каждое слово, он произнес:

— Не позже чем вечером вчерашнего дня гауптштурмфюреру Гильдебрандту стало известно о нашем мнимом решении напасть на Будовляны. Он готовит там ловушку для нас.

Сообщение начальника разведки произвело на командиров сильнейшее впечатление, но каждый из них прореагировал на него по–своему. «Что?» ― вскрикнул Бородач, поднимая голову и недоверчиво глядя на капитана. Комиссар сложил губы трубочкой и свистнул. Каждая черточка на лице начштаба замерла, точно это было не лицо, а фотография, только острый кадык на тонкой шее качнулся вверх и вниз.

— Это что, твои предположения или… — сурово и очень тихо произнес командир.

Серовол положил перед ним записку.

— Донесение Верного. Записка пошла по рукам.

Командиры рассматривали ее сосредоточенно, в полном молчании.

— Бу–до–влян–с, — по складам, точно прислушиваясь к своему голосу, прочел командир отряда и обратился к начальнику штаба, комиссару: — Вы что‑нибудь поняли, товарищи?

— Секрет изобретателя… — пожал плечами комиссар. — Не будем вмешиваться в технику. Это дело разведки.

— Это наше дело. Когда‑нибудь Серовол сам запутается в своей абракадабре и нас запутает.

— Минуточку! — потянулся за запиской начштаба. — Сейчас я разгадаю этот ребус. Так… Речь идет о Будовлянах.

— Это понятно, — согласился Бородач.

— Большая буква «В» в середине слова — Верный. Последняя буква подозрительна… Возможно, дата. Какой сегодня день?

— Ну, четверг… — Бородач насмешливо смотрел на начальника штаба. Он не верил, что Высоцкому удастся расшифровать записку.

— Проверим, — Высоцкий вынул из полевой сумки немецкий табель–календарь. — Точно, четверг. Значит, буква эс в конце — день. Среда. Так, капитан?

— Так, — кивнул головой Серовол.

— Донесение прибыло сегодня, следовательно, Верный написал его вечером вчера, ночью положил в почтовый ящик.

— Следовательно, следовательно… — нахмурился Бородач, самолюбие которого было задето той легкостью, с которой начштаба разгадывал «ребус». — Ты мне Гильдебрандта и ловушку давай. Где они тут значатся, под какой буквой?

— Минуточку, минуточку, — затряс головой Высоцкий. — Дайте подумать, дайте сообразить.

— Василь Семенович, так это же ясно как дважды два, ― сказал комиссар. ― Откуда Верный узнал о том, что мы собираемся напасть на Будовляны? От немцев или полицаев, конечно. Если он решил предупредить, значит…

— Мы теряем время, товарищи, — обеспокоился Высоцкий и начал вынимать из сумки карту. Когда разговор переходил в практическую плоскость, начштаба не мог обойтись без карты, карта для него была словно весло для рулевого.

— Хорошо, убедили, все правильно, — вынужден был согласиться Бородач. — Но все‑таки я не понимаю, почему донесение следует отгадывать, как ребус?

— Потому, что я дорожу своими разведчиками, Василий Семенович… — сказал Серовол.

— Я тоже дорожу, капитан. Но раз мы отгадали, то и немцы смогут. Что они, дурачки, по твоему?

— Нет, я их дурачками не считаю, — сказал Серовол. — Только если полицаи или немцы задержат и обыщут человека, показавшегося им Почему‑либо подозрительным, то они могут не придать значения какой‑то бессмыслице, нацарапанной на клочке бумаги. А если будет найдена записка с полным ясным текстом ― пиши пропало, это провал, уже не вывернешься.

Бородач поднялся, подошел к капитану, одобрительно хлопнул его по плечу, засмеялся.

— Будовлянс, так Будовлянс. Молодец, Серовол. Не верил я в твой план, сознаюсь. А вот видишь, как повернулось. Товарищи, садитесь, пять минут на размышление. Обмозгуем это дельце. Нельзя упустить из рук сукиного сына. Накрыть его на горячем, накрыть.

Бородач взглянул на часы. Пять минут истекло. Высоцкий, придвинув к себе каганец, уже колдовал линейкой над картой. Комиссар сидел рядом с закрытыми глазами, губы его беззвучно шевелились. Серовол задумчиво теребил пальцами кончик ремешка своей полевой сумки.

— Кто? — спросил командир отряда.

— Не будем отбивать хлеб у начальника разведки, — сказал Колесник. — Выслушаем сперва его соображения.

Давай, капитан!

— Прежде всего поражает оперативность агента… — начал Серовол.

— Вот именно, — вскинул голову начштаба. —Прямо‑таки поразительно, как он ухитрился.

— Мы распустили слух о готовящемся нападении на Будовляны во вторник днем.

— В десять тридцать, — уточнил Высоцкий.

— Да, в десять тридцать мы объявили командирам рот, — согласился Серовол. — К бойцам эта весть дошла позднее.

— Вечером, пожалуй, знали почти все, солдатское радио сработало, — заметил комиссар. — Значит, эта сволочь имела в своем распоряжении сутки.