Алексей Горбачев - Последний выстрел. Встречи в Буране

— Вы что же, первый раз по железной дороге едете, порядков не знаете?

Тот виновато вздохнул (забулдыга ответил бы скоропалительной тирадой — порядки, мол, знаю, но на вашей станции порядка нету и так далее...).

— Куда следовали?

— В Самарканд.

— Ну вот, ну вот, ваш поезд будет только через сутки... Что прикажете с вами делать? Ладно, вещи ваши снимут на следующей станции. В каком вагоне ехали? Так, записал! Придется вам, гражданин, расположиться в зале ожидания. Комнаты отдыха нет: транзитных пассажиров у нас не бывает.

Дмитрий Степанович опять кивнул головой — понимаю, понимаю, что поделаешь, раз уж стряслось такое... Вся беда в том, что он в пижаме и в тапочках. В таком одеянии шагу не ступишь от станции и придется, наверное, целые сутки изнывать в зале ожидания. Веселенькое занятие! Постой, постой, а почему обязательно сидеть в этом зале? Поезд будет только через сутки, за эти сутки можно побывать в «Гвардейце» и уточнить — Кузьму ли Бублика он увидел, или то был другой человек.

— Товарищ начальник, нельзя ли мои вещи вернуть сюда? — осторожно спросил Дмитрий Степанович.

Начальник оценивающим взором окинул посетителя, удивляясь, что тот не шумит, не требует, а застенчиво просит.

— Хорошо. Сделаю, — согласился он. — Через час двадцать будет обратный поезд. Идите, ожидайте.

— Если можно, разрешите позвонить в райком партии, — попросил Дмитрий Степанович.

Начальник опять вскинул глаза на странного посетителя в пижаме и подумал: «Не начальство ли какое областное или того повыше?»

— Звоните.

Расспросив, как звонить в райком и как зовут первого секретаря, Дмитрий Степанович взялся за телефонную трубку. Конечно, можно было бы позвонить в райком или самому зайти туда после, когда вернутся его вещи, но это будет через час-полтора, секретарь может уехать, а потом не найдешь его... Лучше уж позвонить сейчас, в начале рабочего дня.

Услышав в трубке сочный мужской голос «Петров слушает», Дмитрий Степанович заговорил:

— Здравствуйте, Павел Иванович, извините, вас беспокоит художник Гусаров. Да, да, тот самый... из Москвы. Нахожусь у вас на станции. Нет, нет, Павел Иванович, я здесь гость случайный... По стечению некоторых обстоятельств... Я к вам, простите, с просьбой. Хотелось бы побывать в «Гвардейце». Не окажете ли помощь транспортом? Спасибо, спасибо, Павел Иванович. Сейчас зайти к вам? — Дмитрий Степанович замялся, потрогал рукой ворот пижамы. — Извините, Павел Иванович, сию минуту не смогу... Если разрешите, через час-полтора буду у вас. Да, да, непременно зайду. — Положив трубку, он шагнул к выходу, но начальник станции задержал его.

— Постойте, товарищ Гусаров, куда же вы? Я сейчас же, в вашем присутствии позвоню на Узловую. Начальником там приятель мой, учились вместе... — И он тут же стал звонить соседу. — Ну вот, все улажено! Вы не волнуйтесь, товарищ Гусаров, вещи ваши придут в целости и сохранности. Мой приятель слово дал! — Прежде официально-строгий и нахмуренный хозяин кабинета вел себя теперь по-другому. Он был несказанно доволен тем, что к нему зашел известный художник и, кажется, готов был выполнить любую его просьбу. — Извините за любопытство, товарищ Гусаров, «Полина-партизанка» — это ваша картина?

— Моя.

Начальник еще более оживился:

— Мы когда-то в шестом классе сочинение писали по ней. До сих пор помню — очень хорошая картина!

Дмитрий Степанович грустно улыбнулся. Обычно им овладевала какая-то неловкость, если кто-либо в глаза хвалил его картины, а сейчас он испытывал другое чувство. Казалось, недавно, совсем недавно работал он над своей «Партизанкой», казалось, только вчера его, молодого художника, поздравляли друзья и знакомые с премией... А сколько воды утекло, сколько лет минуло, если шестиклассник, писавший сочинение по его картине, вырос, выучился и стал начальником станции.

— Товарищ Гусаров, можете здесь подождать поезд, — предложил словоохотливый начальник. — Я попрошу буфетчицу, она принесет вам завтрак.

— Спасибо, не стану мешать вам, — вежливо отказался Дмитрий Степанович и от завтрака, и от кабинета.

Перед приходом поезда в привокзальном скверике было довольно-таки людно. На садовых скамейках сидели пассажиры и те, кто пришел проводить или встретить. Вокруг цветочной клумбы бегали дети. В другое время и при других обстоятельствах Дмитрий Степанович непременно потянулся бы за альбомом и карандашами. Он, конечно, не пропустил бы случая зарисовать вон ту старую женщину с обветренным, морщинистым лицом, заплаканными, но счастливыми глазами. По всему видать, колхозница впервые провожает куда-то сына — рослого, плечистого парня в новом костюме. Парень, по всей вероятности, уезжает в город учиться, а может быть, отправляется куда-нибудь на стройку искать свое счастье, свое место в жизни... Парень с вежливой необходимостью слушает наставления матери... В другое время Дмитрий Степанович подошел бы к ним, расспросил бы обо всем. Но сейчас у него не было под рукой ни карандашей, ни альбома, да и мысли его заняты совершенно другим. Он думал о Кузьме Бублике, думал о том, что не мог ошибиться, глаз у него натренированно-цепкий, и прошлые встречи с Кузьмой Бубликом ему никогда не забыть, сколько бы ни прошло времени...

...Впервые они встретились в педагогическом институте. Дмитрий Гусаров учился на биологическом факультете, Кузьма Бублик на историческом. Дмитрий тогда еще не думал, что станет художником. Он просто любил рисовать, а в школе увлекался биологией. Биологию у них преподавал Викентий Викентьевич — юркий, узкоплечий старичок со старомодной седой бородкой, в пенсне на зеленом шнурочке. Викентий Викентьевич, бывало, в каждой букашке, в самой простенькой травинке открывал такие чудо-чудеса, что Дмитрий заслушивался, а потом с восхищением смотрел на зеленую листву клена, что рос под окном, и в мыслях повторял вслед за учителем: «Древесный лист — это величайшая лаборатория природы, с которой пока не могут сравниться самые современные и богато оснащенные лаборатории, созданные руками человека».

Одноклассники Дмитрия спорили о задачах по физике, по алгебре, мастерили авиамодели, радиоприемники, а он, уединясь, мог часами рассматривать свой гербарий или безотрывно любоваться радугой, закатом, дивясь игре и богатству красок. И если его друг-приятель Костя Черныш — озорной белобрысый паренек — начинал хвалить самолеты: вот, мол, чудо техники! — Дмитрий усмехался:

— Подумаешь, самолет... Да обыкновенная стрекоза устроена в миллион раз посложнее твоего самолета!

— Ха! Стрекоза! — насмешливо кричал Костя. — А ты попробуй на своей стрекозе перелететь Северный полюс, как Валерий Чкалов!