Алексей Горбачев - Последний выстрел. Встречи в Буране

Они подкатили к бывшему бубликовскому амбару. Там хозяйничал Тихон Бычок. У Тихона был вид человека, во всем преуспевающего: он хорошо одет, чисто выбрит, предупредительно вежлив, как и положено быть частному торговцу.

— Кого я вижу! Кузьма Илларионович! — обрадовался хозяин. — Милости прошу! Милости прошу! Чего изволите? Что завернуть?

— Дай сперва оглядеться, — ответил Бублик.

— Что, Кузьма Илларионович, поздравить можно с повышеньицем? Шутка ли — заместитель начальника полиции, правая рука самого господина Самоедского... Не фунт изюму!

Кузьма гордовато вскинул голову. На его лице поигрывала довольная, снисходительная улыбочка.

— Далеко пойдешь, Кузьма Илларионович, — восхищенно продолжал Тихон Бычок. — Повернулась к тебе эта самая судьба своим личиком... Глядишь, и начальником станешь!

— Я думаю, ты тоже на свою судьбу не в обиде.

— Ды как же можно обижаться, Кузьма Илларионович! — театрально воскликнул торговец. — Жизнь-то пошла — лучше и не надо! А это, соседушка, что за барышня с тобой? Кем тебе доводится?

— Невеста, — вместо Бублика ответила Полина.

— Ах, ах, ды пора моему соседу семейством обзаводиться... По такому важному случаю винцо у меня есть. Крымское...

— Позвольте, господин Бычок, нам самим выбрать покупки, — оборвала его Полина.

— Ды сделайте одолжение...

— Дайте вон тот шарфик и духи.

— Сей момент, сей момент.

— Ходим, ходим по магазинам и нигде не видим ничего съестного. У меня дома хоть шаром покати, нет никаких запасов, — пожаловалась Бублику Полина.

— Сосед найдет, он запасливый. Послушай, Егорыч, — обратился Бублик к Бычку, — найди-ка ты чего-нибудь на зубок.

— Кузьма Илларионович, сам знаешь, как строго с этим...

— Ну, ну, брось...

— Да ведь чего бросать-то.

— По-соседски.

Тихон Бычок улыбнулся.

— Ну, разве только по-соседски...

— Что у тебя есть?

— Ды ежели по-соседски, то и маслице можно найти, и сальце. — Он достал откуда-то брусок желтоватого сливочного масла и положил на прилавок.

— Вот и нашлось, — обрадовался Кузьма Бублик. — Заверни, сосед!

— А куда класть-то?

— Дайте вон тот чемодан, — попросила Полина. — Нет, нет, вон тот, побольше.

— Пожалуйста, пожалуйста, — с готовностью отвечал Бычок. — Все уложу, все упакую... Маслица пять килограммов, сальца три килограмма.

— Что ты записываешь, Егорыч, свои люди — сочтемся по-соседски, — оборвал хозяина Кузьма Бублик.

— Ну, ежели по-соседски... По-соседски можно... По-соседски еще баночку рыбных консервов, баночку мясных... Люблю хороших людей. С хорошим человеком и по рюмочке даже не грех. — Тихон Бычок достал бутылку, маленькие граненые стаканчики, наполнил их. — За твою красавицу-невесту, Кузьма Илларионович.

Полина от выпивки отказалась, а мужчины чокнулись, выпили. Кузьма Бублик взял с прилавка тяжелый чемодан.

— Молодец, Егорыч, не поскупился, — похвалил Бублик. Он вынес из магазина чемодан, уложил его в санки.

— Вот спасибо, Кузьма, теперь надолго хватит мне продуктов, — радостно благодарила Полина и вдруг забеспокоилась: — Ой, на прием опаздываю! Меня больные ждут...

— Не опоздаешь, у нас транспорт. Ну-ка, отвези Полину Антоновну в Подлиповку, — приказал Бублик полицаю.

Полицай испуганно проворчал:

— Ближний ли свет в Подлиповку... Как же я через мост перееду, там патрули, а у меня пропуска нет, — приврал он. Было заметно, что ему боязно ехать в Подлиповку.

— До моста я сам с тобой доеду. Пошел!

Проводив покупателей, Тихон Егорович запер дверь на крючок, опустился на ящик и стал вытирать рукавом пот с лица.

Из-за перегородки вышел директор школы Карташев.

— Ты что, Егорыч? — забеспокоился он.

— Что, что... На пороховой бочке сижу, вот что!

Карташев тихо засмеялся.

— Тебе, ухарь-купец, не привыкать иметь дело со взрывчаткой. Все упаковал?

— Все... Видели, небось, как руки у меня дрожали? Сам был ни жив ни мертв.

— Не то я видел, Тихон, — ласково сказал Карташев. — Молодчина ты, на пятерку с плюсом работаешь. Я, грешник, думал, что ты не минами, а и в самом деле маслом и салом нагрузил чемодан... На высоком уровне получилось у тебя.

— А чего мне это стоило?

— Ты, Тихон, по-другому спроси: чего это будет стоить врагам нашим?

— Эх, Ефим Силыч, втянули вы меня...

— Опять же не так говоришь. Не я втянул. Родина. Понимаешь, Тихон, она втянула, ради нее все мы и живем и добрые дела делаем.

— Я-то понимаю, да жена на меня каждодневно лается. Обдираешь, говорит, своих же людей... Магазин спалить грозится. На немца, говорит, работаешь, супротив своих идешь. А я сказать ей не могу, на кого работаю. От жены своей и прячусь...

— Ничего, ничего, Тихон, придет время — все всё узнают. Ты спокойно работай, за твоими плечами сила. Помни: ты не один, много товарищей у тебя.

А тем временем Полина ехала на санках и пела. И над белыми чистыми снегами реяла ее звонкая песня.

У перелеска, где когда-то Романов попросился на телегу к Тихону Бычку, посреди дороги стояли запряженные сани. Какие-то люди в немецкой форме возились с упряжью, видимо, что-то у них разладилось.

Полицай попридержал быстрого коня, хотел было объехать немцев, но вдруг увидел направленный на него автомат.

— Хальт! Хенде хох!

Откликнулась Полина:

— Я еду в Подлиповку, в чемодане везу продукты.

Услышав об этом, немцы радостно залопотали, один из них ловко выхватил чемодан из санок, другой залепил добрую оплеуху полицаю.

Полина стала возражать, возмущаться, сказала, что она пожалуется своему жениху — заместителю начальника полиции господину Бублику. Немцы прикрикнули на нее, хотели даже ударить строптивую девушку, но вместо нее опять попало полицаю.

— Езжай! — крикнула Полина.

Не оглядываясь, полицай погнал коня вперед. «Немцы» тоже вскочили на сани и скрылись в лесу.

— Ну, друг, отвел душу, надавал тумаков полицаю, — хохотал Сеня Филин.

— Кокнуть нужно было гадину, — сердито проговорил партизан.

— Погоди, дойдет и до этого.

Когда вечером полицай вернулся в Криничное, его сразу же вызвал к себе Бублик.

— Ну, докладывай. Отвез?

— Отвез.

— Все было в порядке?

— Все... Только чемодан отобрали немцы.

— Как отобрали? — удивился Бублик.

— А вот так и отобрали. Встретили на дороге — куда едешь да что везешь, и за чемодан.

— Ах ты, скотина, такого плевого дела не мог сделать. Ты бы, шкура, сказал, чей чемодан, кого везешь!

— Говорил... Разве с немцами сговоришься...

Кузьма Бублик лютовал. Он то подскакивал к полицаю и совал ему кулак под нос, то отбегал, как ошпаренный, и кричал: