Алексей Горбачев - Последний выстрел. Встречи в Буране

На том же суде стали известны подробности гибели Петра Калабухи, Тихона Бычка, Полины Ружилиной и других патриотов.

Самоедский осужден и расстрелян. Кузьма Бублик убит в дни наступления нашей армии.

Возмездие свершилось.

Отомщены погибшие товарищи, стоят им памятники в Криничном, именами героев названы улицы и парки. В Подлиповском Доме культуры висит большая картина Дмитрия Гусарова «Полина-партизанка» (он сам написал эту копию и подарил Криничанскому району).

И ныне здравствуют оставшиеся в живых партизаны. Девятый десяток пошел хитрющему деду Минаю... В прошлом году, угощая Дмитрия Степановича вишневой наливкой, дед Минай посмеивался:

— Ну, братец ты мой, разрисовал меня на картине... Я-то за всю Отечественную ружья в руках не держал, а ты на меня автомат повесил.

— Вы, дедушка Минай, больше сделали, чем иной автоматчик, — серьезно ответил художник.

— Да что я там сделал, — скромно отмахивался дед Минай. — Ты, Митя, Романова нарисуй. Вот это человек! Голосовали мы за него, депутатом он Верховного Совета у нас!

Живут и здравствуют уцелевшие бойцы-партизаны...

«А вдруг и Кузьма Бублик живет и здравствует? А вдруг этой мрази каким-то путем удалось тогда улизнуть от возмездия? А вдруг предатель ходит по одной с нами земле, дышит одним с нами воздухом?» — подумалось Дмитрию Степановичу. Да ведь если так, если под личиной совхозного сторожа скрывается преступник, он, бывший партизан Гусаров, убьет, задушит его!

«Но если я не ошибся, если я и в самом деле увидел на привокзальной площади Бублика, то почему же он до сих пор не осужден? — удивлялся Дмитрий Степанович. — А может быть, он был осужден, отсидел свои десять-пятнадцать лет и вышел на волю?.. Но ведь он совершил столько преступлений, что десять-пятнадцать лет — для него это не наказание, это похоже на помилование...»

За всю дорогу райкомовский шофер так и не проронил ни слова, только подъезжая к совхозу, спросил:

— Вас к конторе подвезти или к гостинице?

Дмитрию Степановичу хотелось попросить шофера подвезти его сразу к дому бородатого совхозного сторожа, но едва ли тому известно, где живет сторож, и он ответил:

— К конторе.

Не успели они подъехать к двухэтажному кирпичному зданию конторы, как тут же к машине подошел высокий молодой человек.

— Товарищ Гусаров? Здравствуйте, — солидным баском поздоровался он. — К вашим услугам секретарь парткома Власенко Григорий Никифорович.

Художник назвал себя.

— Прошу вас, Дмитрий Степанович, ко мне в кабинет. Нам звонил о вас секретарь райкома... Очень рады вашему приезду... Не каждый день у нас бывают художники, а вернее сказать — никогда не бывали, вы — первый. — Власенко привел гостя в кабинет. — Гостиница для вас уже заказана. Будем рады, если наш край вдохновит вас на хорошую картину.

— Извините, Григорий Никифорович, я приехал сюда не писать, — ответил гость. — Меня привело к вам одно странное событие. Скажите, у вас работает сторожем этакий... бородатый?

— У нас единственный человек с бородой Чайкин, и он действительно работает сторожем.

— Его фамилия Чайкин?

— Да, Чайкин Федот Селиванович.

— Федот да не тот, — горько усмехнулся Дмитрий Степанович. Вот ведь как все обернулось — вместо Кузьмы Бублика живет и сторожит здесь Федот Чайкин... Да, подвела зрительная память... Что ж, придется, видимо, зайти в совхозную столовую, подкрепиться и назад...

«Погоди, — остановил себя Дмитрий Степанович. — Ты что же, считаешь Бублика дурачком, простофилей? Ты думаешь, что он так и жил бы под своей фамилией? Вспомни, тогда на процессе часто упоминался Бублик. В центральных газетах потом был помещен репортаж «Из зала суда». В репортажах тоже упоминался Бублик, и если бы Кузьма Бублик оставался бы Кузьмой Бубликом, он уже давно был бы разоблачен...»

— Извините, Дмитрий Степанович, за любопытство. Почему вы заинтересовались нашим сторожем? — спросил Власенко. — Как художник?

Дмитрий Степанович оценивающе заглянул в лицо собеседнику. Лицо у него было очень смуглое, худощавое, чуть вытянутое, с тонким прямым носом, с резко очерченными губами, с тяжеловатым подбородком. Из-под густых темных бровей доверчиво смотрели светло-карие глаза.

— Нет, Григорий Никифорович, я заинтересовался вашим бородатым сторожем как бывший партизан.

— Встретили однополчанина? Вместе воевали?

— Да, вместе воевали, только в разных армиях. Я — у партизан, а тот, кого напомнил мне ваш сторож, в полиции, на стороне фашистов.

— Вот как? Да, ситуация не из приятных. К сожалению, Дмитрий Степанович, я лично не смогу помочь вам, я здесь человек новый, первый год работаю. Чайкина знаю мало. Человек он тихий, исполнительный, сторожит хорошо, ведет, если можно так выразиться, ночной образ жизни. Днем его не видно, а по ночам стоит у складов... У Чайкина большая семья — четверо детей, три сына и дочь. Его старшего сына думаем послать на зоотехнический факультет и платить совхозную стипендию. Хорошие у Чайкина ребятишки... Более точные сведения о Чайкине сообщит нам инспектор по кадрам. Кстати, родственник. Чайкин женат на его сестре. — Власенко отворил дверь, сказал кому-то, чтобы пригласили к нему Шапошникова.

Инспектор по кадрам, Николай Алексеевич Шапошников, был невысоким, очень подвижным человеком уже пенсионного возраста. Почти все его дробное узкое лицо состояло из одного носа. Этот лиловатый нос как бы царствовал над всем — над крохотным кругленьким подбородком, над тонкими, еле заметными губами, над узкими прищуренными глазками, над скулами, что были обтянуты желтоватой морщинистой кожей. «Оригинальное лицо, — отметил про себя Дмитрий Степанович. — Один раз увидишь и не забудешь...»

— Слушаю, Григорий Никифорович, — хрипловатым голоском обратился он к Власенко.

— Интересуемся вашим зятем, — ответил секретарь парткома.

Шапошников испуганно съежился, даже отступил на шаг.

— Что? Опять Витькой? — тревожно спросил он. Власенко улыбнулся.

— Нет, нет, мы с Виктором договорились, была ошибка, больше, дал слово, не повторится... Чайкиным интересуемся.

— Ах, Чайкиным, — облегченно заулыбался Шапошников. — Если Чайкиным, другая статья.

Спрашивал Власенко, а Дмитрий Степанович только слушал, приглядываясь к инспектору по кадрам и взвешивая его ответы.

— Когда Чайкин приехал в совхоз?

— Да сразу после войны.

— Он что, здешний уроженец?

— Нет, Федот родился в одна тысяча девятьсот тринадцатом году в Ростовской области, в семье крестьянина-бедняка, окончил четыре класса сельской школы, по специальности потомственный хлебороб. Сражался на фронтах, награжден медалями «За боевые заслуги» и «За победу над Германией». Беспартийный, женат, — четко отрапортовал инспектор анкетные данные Чайкина.