Алексей Горбачев - Последний выстрел. Встречи в Буране

Он устал, чертовски устал от хлопотливых больничных дел, даже от больничного запаха. Ему хотелось хоть на время выбросить это из головы и стать просто отпускником-бездельником, когда все — трын-трава, когда можно позволить себе хотя бы отоспаться вдоволь!

Еще вчера, подходя с заявлением к кабинету главврача, он побаивался — а вдруг начальство заартачится, скажет: повремени, Михаил Петрович, отпуск твой никуда не денется, потом получишь. Он готов был требовать, сражаться, кулаками стучать по столу...

Но обошлось без кулачного стука. И вот Михаил Петрович стоит на перроне в светлой спортивной куртке на длинной «молнии», в таких же светлых брюках и босоножках, в белой шляпе из рисовой соломки (он решил одеться полегкомысленней, чтобы выглядеть этаким бесшабашным туристом). В нагрудном кармашке куртки лежит у него, пожалуй, самый ценный документ — железнодорожный билет.

Михаил Петрович настроен празднично. Он с улыбкой смотрит то на Тамару, то на операционную сестру, Веру Матвеевну. Они пришли проводить его. Тамара чем-то недовольна. Чем? В этот солнечный летний день, конечно же, не может быть недовольных! Сейчас, по его мнению, все кругом должно сверкать, смеяться, радоваться... А как же иначе?

Михаил Петрович дружелюбно и весело поглядывает на пассажиров, которые, как и он, ждут поезда, и ему почему-то хочется, чтобы в одном вагоне с ним оказалась вон та высокая светловолосая женщина. Ему хочется, чтобы она тоже ехала в отпуск и была попутчицей до той самой незнакомой станции, что указана в его билете. Он прикинулся бы смелым кавалером (отпускнику ведь все дозволено!), пригласил бы симпатичную блондинку в вагон-ресторан, и говорили бы они о чем угодно, только, разумеется, не о медицине.

Тамара помахивает букетиком роз. Осыпая на перрон красные лепестки, она с легкой насмешкой говорите

— Это очень модно, это архисовременно — ученый хирург решил окунуться в жизнь, кандидат наук думает доказать миру, что он тоже не лишен оригинальности: добровольно отказался от санаторной путевки и едет в глушь, на лоно деревенской природы...

— Перестань же наконец, — грубовато обрывает ее Михаил Петрович. — Видишь — билет в кармане, скоро поезд придет, к чему пустословить? — Видимо, сообразив, что хватил через край, что нельзя быть таким резким в минуту расставания, он извинительным тоном поясняет: — Ты же знаешь — брат просит приехать, я давно обещал ему. А правда, красивое название села — Буран?

Тамара поеживается.

— Буран... Аж зябко стало. Нет, есть названия более красивые и приятные — Мисхор, например, Ливадия, Сочи... От них пахнет морем и солнцем... Если бы не твое чудачество, мы в конце месяца могли бы встретиться на берегу моря... У меня в запасе шесть неиспользованных дней отпуска.

Михаил Петрович досадливо морщится. Он уже знает об этих «шести днях», и у него единственное желание — поскорее приходил бы поезд, а то ведь Тамара может еще напомнить, что прошлой весной она из-за него не поехала на экскурсию в Чехословакию, осталась, чтобы помочь ему перепечатать на машинке диссертацию.

— Ах, Миша, я ведь знаю: больше недели ты не выдержишь в Буране. Да, да, и не возражай, — говорит она. — Давай-ка мы с тобой примем такое мудрое решение: через две недели ты возвращаешься, и мы совершим десятидневное путешествие на теплоходе по Волге. Кое-кто из наших ездил в прошлом месяце. Говорят, чудесно было!

— Решено и подписано! — соглашается он и вдруг сквозь решетчатую ограду видит больничную машину. Из машины выскакивает главврач, Антон Корниенко, и бежит через привокзальную площадь. Сердце у Михаила Петровича замирает — все кончено, отпуск сломан, вот сейчас Корниенко подскочит и торопливо скажет: случилось то-то и то-то, сдавай-ка, друг мой, билет в кассу, забирай операционную сестру и поехали в больницу...

— Ты что же, Воронов, не сказал, с каким поездом уезжаешь! — еще издали кричит Антон. Он подбегает — говорливый, шумный, подвижный, как-будто его старательно завели, и теперь пружина в нем заработала на полную мощь. — В ресторан веди. Сейчас же в ресторан! — размахивая руками, шутливо требует он и тут же обращается к Тамаре: — Вы посмотрите, Томочка, на этого жаднюгу, он отказывается угостить начальника!

Михаил Петрович хохочет. Он опять весел и готов хоть целый день угощать смешливого Антона, который примчался всего-навсего проводить его в дорогу. Но угощать некогда: уже подходит поезд, и Корниенко нарочито сокрушается:

— Вот беда — опоздал. Опоздал наказать отпускника на бутылку «юбилейного»! Ну, Миша, бывай здоров, счастливо тебе! Не задерживайся только, слышишь? И смотри, не влюбись там в доярку. Томочка, вы предупредили его?

Тамара снисходительно улыбается. Ее черные, чуть прищуренные глаза как бы отвечают: зачем говорить об этом? Он во мне души не чает и без предупреждения знает, что лучше меня ему не найти.

— Он там не задержится, мы уже договорились, — произносит она.

— Теперь верю: примчится раньше времени! — соглашается главврач.

— Не забудьте, Михаил Петрович: термос в чемодане, булочки и варенье — в сетке, — говорит в открытое окно Вера Матвеевна.

Он улыбается. Операционная сестра верна себе: побеспокоилась о чае, булочках, варенье... Ну что ж, спасибо!

Люди, вероятно, порастратили, поразмотали свои сбережения в городе, богатом всякой соблазнительной всячиной, потому-то охотников на мягкие места оказалось мало. А Михаил Петрович еще мог позволить себе роскошь. Он купил билет в мягкий вагон и теперь ехал в купе один. На душе у него было по-особенному светло и солнечно, как будто внутри кто-то незримо трогал именно те струны, которые создают приподнятость духа и хорошее настроение, близкое к счастью.

С книгой в руках он лежал на мягком, чуть покачивающемся диване, и радовался возможности вот так беспечно лежать и читать, сколько душе захочется. По правде говоря, прежде у него для этого почти не оставалось времени, потому что дни были загружены до краев, до последней минутки. Утренние обходы, операции, амбулаторные приемы, врачебные конференции, занятия с медицинскими сестрами, дежурства, всякие совещания, собрания... А если учесть, что в последние три-четыре года он писал кандидатскую диссертацию, сутки всегда казались ему необычайно короткими... Он и в самом деле устал, очень устал и был рад-радешенек нынешнему отпуску. Поездка в далекое село к брату влекла его своей новизной и заманчивой неизвестностью. Хотя, впрочем, самое главное известно: он будет бездельничать, баклуши бить, читать, валяться на берегу под жарким солнцем, рыбачить, спать до обеда, зная, что никто не потревожит его, не вызовет к больному.