Григорий Мещеряков - Отыщите меня

Много разных и не понятных Петьке задачек да примеров перерешал он с Валентиной Прокопьевной в последний месяц. Может, за все время своей учебы Петька столько не решал. Примеры с цифрами даются ему полегче, а вот с задачками беда, ни одной одолеть не мог. Валентина Прокопьевна так старалась, словно не арифметические действия решались, а сама судьба, вся дальнейшая жизнь Петьки. Вот и сейчас она без умолку говорит, растолковывая. Наклоняется, и Петька ощущает ее тепло. А заденет невзначай плечом, тут вся арифметика из головы сразу вон, ни условия он не слышит, ни решения, ни ответа. Краснеет, стесняется, сопит, как круглый оболтус, боится отодвинуться и рот раскрыть.

В комнатке натоплено, жарко. Валентина Прокопьевна распарилась и раскраснелась. Быстро переоделась, набросила легкий халатик.

— Крайнов, а почему ты про маму и своих родных мне ни разу не рассказывал?

— Они все погибли…

— Ты, наверное, много горя испытал? — сочувствует она.

— Как все… — говорит Петька и отворачивается.

— Я понимаю, Крайнов, как тебе тяжело и больно…

— Как всем… — буркнул он.

В глазах у нее появились слезы. Она молча гладила его голову. Обнимала, ласково прижимала и успокаивала:

— Ничего, Крайнов, все переживем, миленький…

Она казалась куда больше взволнованной, чем Петька. Он вдруг сам за себя испугался. Сердце от непонятного страха стучит, дыхание перехватывает, все тело приятно и болезненно потягивает, мускулы напрягаются. Где-то дрожит в животе, плохо голова соображает. Петька сидит ни жив ни мертв, изо всех сил скрывает это состояние от Валентины Прокопьевны, а то еще она заметит, и тогда Петька сгорит от стыда. Халатик коротенький, без пуговиц, лишь лямочки по бокам болтаются, под ним никакой одежды. Кожа на ногах Валентины Прокопьевны гладкая, так бы ладошкой и провел, да почему-то Петьке страшно это делать. Она сама нисколько не стесняется, наверное из-за его малолетства. Неожиданно стиснет его, точно клещами, он замрет, не шевелится, стараясь скрыть непонятную свою болезнь и чтоб она чего плохого не подумала. А когда целовать его от жалости принялась, совсем Петька дурно себя почувствовал, вроде бы температура подскочила и он вот-вот сознание потеряет. Неожиданно Валентина Прокопьевна оттолкнула его, быстро встала, подбежала к рукомойнику, ополоснула лицо и грудь, взяла одеколон «Кармен» и слегка помочила виски. Потом вернулась, обняла его плечи теплыми руками, но тут же отпрянула, спросила:

— Это что у тебя?

— Бечевка.

— Какая еще бечевка? Ты что, крест носишь?

— От часов.

— Настоящих часов?

— Настоящих.

— Откуда они у тебя?

— От батьки достались.

Бечевку он так и не снял с шеи и часы не отвязал. Валентина Прокопьевна держала их в руках, разглядывала и открывала крышку, еле касаясь пальцами решетки циферблата. В этот момент она походила не на строгую воспитательницу, а на обыкновенную девчонку, удивленную и обрадованную занятной игрушкой, как будто первый раз в жизни карманные часы увидела.

В один из дней, отрешенно глядя в окно, Валентина Прокопьевна призналась Петьке, как ей одиноко. Ни близких, ни родных и даже подруг у нее здесь нет. Совсем скучно и тоскливо быть одной в этой Купарке. Муж ее с самого начала на фронте. Рассказывала, какие шлет ему хорошие письма каждую неделю. Муж велел ей никуда отсюда не уезжать и дождаться его. Несколько раз сам обещал приехать, проведать, повстречаться, но ничего из этого не выходило.

— Мне бы очень хотелось сделать мужу приятный подарок, вот как эти часы, — сказала вдруг она.

Петька промолчал. Отдавать, дарить или продавать свои часы он никому, даже Валентине Прокопьевне, не собирался. Потом в шутку и смеясь спросила:

— Сколько там, на твоих серебряных?

Не снимая со шнурка, Петька подал часы ей в руки. Она с удовольствием открыла крышку и долго любовалась. Спустя несколько дней она опять спросила:

— Сколько там, на наших серебряных?

Петька в ответ только пожал плечами. Она тут же продолжила толковать про условия какой-то задачки. Наконец, оторвавшись, надолго о чем-то задумалась.

— Знаешь, как мне до войны хорошо жилось? Ты даже, Крайнов, не представляешь… Все у меня было, а больше всего кавалеров, самых красивых парней… Я ведь молодая была и очень симпатичная. Они мне все до одного нравились, ухаживали за мной, бегали на свидания. А я возьми да выйди замуж… — Она улыбнулась. — Мне достался очень хороший человек, только вот мало пожили, потому без детей и остались… Хотели иметь сына.

Петька чувствовал себя посторонним, ни кивнуть, ни поддакнуть не смел. Не для него вроде бы эти разговоры. Наверное, рано еще ему их слушать.

— Вот поэтому-то я к тебе, как к своему родному сыночку, и привязалась, — сказала Валентина Прокопьевна, подошла, ласково обняла, поцеловала. — И никому не отдам, и в обиду не дам.

Петька не знал, как себя вести и что ей ответить.

— Ну ладно, иди, Крайнов, — устало выпроводила она.

Петька вышел на снежную улицу и спустился вниз. Там, у подножия горки, он совсем был скрыт от посторонних глаз и любопытных окон. Тропинка незаметно уходит к дороге, виляет из стороны в сторону…

В последние недели батька неотступно приходит во сне. То зовет к себе, то кличет с собой, то проходит мимо, словно не узнает родного сына. Не просыпаясь, Петька вытягивался в струнку, изо всех сил звал и кричал, потом вскакивал, открывал глаза, испуганно оглядывался и смотрел на проснувшихся. Одни ворчали на него, некоторые грозили кулаком, другие смеялись с издевкой, и все ругались отборной бранью. Пришлось Петьке спать под подушкой, плотно накрыв голову, чтоб не слышно было его криков и стонов. Но разве спасешься от самого себя?

Без батьки жить уже невмоготу. Кончалось терпение искать его по белу свету и бесцельно ждать. Надоело торчать здесь, в Купарке, и ничего о нем не ведать. Петька стал ходить к тракту, что протянулся недалеко от поселка и соединял Котельничи с Кировой. В Купарку от тракта был отворот. Ходил теперь Петька на тракт часто и незаметно для других. Там он ждал приезда батьки на специальной или попутной машине. Что он приедет, у Петьки сомнений нет, надо только не прозевать и вовремя встретить. Почему-то казалось, что если он пойдет к тракту, то батька приедет быстрее. Сидя в сугробе, смотрел на дорогу в обе стороны и видел, как изредка поодиночке или вереницею бегут по тракту «полуторки» или «трехтонки», ни разу не останавливаясь и не делая поворота к Купарке.

Каждый раз убеждал себя, что вот сегодня обязательно встретит батьку и закончится наконец-то это мучительное ожидание. Батька перепрыгнет через борт машины, попрощается с попутчиками, закинет вещмешок за спину и пойдет навстречу. Тогда Петька выбежит к нему. Они долго будут стоять, смотреть друг на друга… Батька, конечно, приедет с ординарцем, потому что боевой командир Красной Армии и большой военачальник должен иметь ординарца. А может, просто явится один. В отпуск, на побывку, батьке, наверно, и не разрешат отлучиться с фронта, а за родным единственным сыном не посмеют отказать, отпустят. Они поедут отсюда в военное училище. Батька устроит туда сына и в воинском эшелоне уедет на фронт бить фашистов до самой победы. Каждый день будет писать оттуда сыну письма и сообщать о разгроме врага. Сюда он приедет с настоящим револьвером. Петька на время попросит у него наган, чтоб припугнуть Князя, который от страха язык и голос проглотит, окаменеет лицом, глаза зажмурит или, наоборот, безумно выпучит.