Владимир Полуботко - Железные люди

— Ты! Идиот! Какая только тебя проститутка на свет родила! Ты что мне здесь понаписал, сука-пересука, падла-перепадла?!

Нестеров так и обомлел.

— Ты хоть понимаешь, идиот хренов-перехренов, что за все три недели пути у нас было сорок семь сеансов связи!..

— Понимаю!

— Молчать! И из этих сорока семи всплытий мы сорок пять раз оказывались вблизи то каких-то самолётов, то вертолётов, то кораблей, то рыбачьих посудин! И степень близости: то три балла, то два!..

— Но ведь так же оно и было на самом деле, — робко возразил Нестеров.

— Идиот! Мало ли что было! Переписать журнал и немедленно! Возьмёшь у секретчиков новый журнал, всё перепишешь так, как я там пометил, а старый экземпляр сдашь потом секретчикам на уничтожение! Понял, мать-перемать?

— Так точно, товарищ командир!

— Выполняй!

— Есть!

На другой день работа была выполнена: некий старшина второй статьи, отличавшийся дивным почерком, изобразил всё очень красиво — почти печатными буквами и без единой помарки. Сорок семь всплытий и лишь три случая, когда вдоль горизонта прошмыгнул американский самолёт или эсминец. А остальных сорока двух случаев — как будто и не было.

— Вот это другое дело, — удовлетворённо сказал Лебедев, меняя гнев на милость. — А то ж ведь потом штабные умники могли бы подумать, что мы всё это время были под наблюдением американцев.

И эта сцена тоже происходила на многолюдной верхней палубе третьего отсека.

О чём думал Лебедев, на что надеялся? Или он забыл, что он живёт в Стране Победившего Социализма? Или он просто такой уж тупой от рождения?.. Об этом можно только гадать.

Ясное дело, что вскоре после этого специальный агент тайной полиции явился без приглашения в гости к каюту Лебедева. Такой агент называется у нас и поныне словом «ОСОБИСТ», а тайная полиция в те времена именовалась Комитетом Государственной Безопасности. Или сокращённо: КГБ. Особист на подводном атомоходе имеет огромную власть, обладает правом захода в любое помещение (а подводная лодка вся сплошь состоит из помещений, куда для большинства членов экипажа вход ограничен), он был одним из тех пяти человек на подлодке, без которого в случае Серьёзной Войны, ракеты, если и взлетят, то лишь в качестве безвредных болванок, а не атомного оружия. В каюте у особиста хранятся особые инструкции, наручники, нужные коды и шифры; он может послать шифровку с доносом на любого члена экипажа, а об этом на корабле даже никто и не догадается — радист передаст то, что ему велено, вот и всё; при большом желании особист может кого-то и арестовать, чтобы по возвращении на берег предать суду военного трибунала… Особист многое может!

От кого он узнал про историю с ЖУСом — тайна. Но, понятное дело, кто-то из слышавших — донёс.

Фамилия особиста была Швяков, и состоял он в том же самом звании, что и Лебедев, то есть, был капитаном второго ранга. В неофициальной обстановке Швяков всех без исключения называл на ты, а на вы переходил либо в торжественных случаях (допустим, на партсобраниях), либо в случаях, ничего хорошего не сулящих для собеседника.

Журнал уже был у Швякова, когда он явился в каюту Лебедева.

— Что-то у тебя ЖУРНАЛ УЧЁТА СОБЫТИЙ ведётся подозрительно чисто, — вкрадчивым голоском начал Швяков. — Ни помарок, ни перечёркиваний. Что бы это значило, как ты думаешь?

Лебедев было побледнел, но почти сразу нашёлся с ответом:

— Мои орлы знают мой характер — не люблю беспорядка! Вот и стараются. А что? Разве это плохо?

— Хорошо. Не спорю. Но вот у меня есть сомнения: а действительно ли за всё время нашего пути было три контакта с посторонними силами?

Лебедев замешкался с ответом.

— А? Вроде ж было больше? Насколько я припоминаю: то один раз разведка докладывала про американские «Орионы», которые кружили невдалеке от нас, то в другой раз, то в третий… Помнится, были сообщения про какие-то натовские эсминцы… Или мне память изменяет? Может быть, мне вызвать сюда кого-нибудь из разведки, чтобы он мне память освежил?

— Да, конечно, я не спорю… Нежелательных контактов было многовато…

— И я тоже думаю: много их было. Во много раз больше, чем положено иметь порядочной советской атомной подводной лодке, вышедшей на порядочное боевое дежурство. Я полагаю: раз в десять больше! Но вот почему-то в этом журнале — таких контактов я вижу только три штуки!

— Как три?.. Не может быть!

— Кто заполнял этот журнал? Чей это почерк? Очень он мне напоминает нашу стенгазету, да и в других бумагах я его частенько видал. Давай-ка вместе припомним: у кого в нашем экипаже такой фантастический почерк.

Вдвоём стали припоминать.

Припомнили.

Вскоре в каюте Лебедева появился молодой старшина второй статьи, обладатель феноменально красивого почерка. Затем появился тот, кто ему непосредственно приказал переписать заново журнал — капитан-лейтенант Нестеров. Затем появился мичман-секретчик, который заявил, что старый экземпляр ЖУРНАЛА УЧЁТА СОБЫТИЙ всё ещё у него и всё ещё не уничтожен — руки, дескать не доходили по причине множества других дел. Затем мичман принёс и сам журнал, после чего удалился. Выставили за дверь и старшину второй статьи.

В каюте осталось три человека: Лебедев, Швяков и Нестеров.

— Как же это так, товарищ капитан-лейтенант — в ВАШИ обязанности входит ведение ЖУРНАЛА УЧЁТА СОБЫТИЙ, а ВЫ тут какую-то двойную бухгалтерию развели: приказываете своим подчинённым переписывать заново журнал?

Дело запахло военным трибуналом.

— Мне командир приказал — я и велел переписать.

Лебедев сидел весь бледный.

— Какой командир? Звание! Фамилия!

— Капитан второго ранга Лебедев!

И тут Лебедев обрёл дар речи:

— Это я-то тебе приказал, что ли?

— Ну да… Вы.

— Федя! Да ты в своём ли уме??? Очнись! Мог ли я, командир, такое приказать тебе? — Лебедев очень натурально рассмеялся и, словно бы призывая случайно оказавшегося при этом Швякова в свидетели, словно бы говоря: «Нет, ну вы видели когда-нибудь такое чудо в перьях! Что он мелет, вы только послушайте этого остолопа!», словно бы всё это имея в виду, он со смехом повернулся к особисту.

А у особиста Швякова было каменное лицо.

— Товарищ капитан второго ранга, — обратился он к командиру, — должен ли я понимать ВАШ смех и ВАШЕ изумление как утверждение о ВАШЕЙ непричастности к двойной бухгалтерии?

— Ну да, конечно! — заливаясь смехом подтвердил Лебедев. — Всякое приказание подобного рода непременно делается ПИСЬМЕННО, а я такого письменного приказания не отдавал!

Нестеров стоял перед ними — уже смертельно бледный, а не просто бледный.

И вдруг особист снова перешёл на ты. Сказал:

— Слушай-ка, Нестеров, сходи погуляй. Я тебя потом сам найду.