Владимир Полуботко - Железные люди

— Вот придурок! Да какой бог?! Очнись! Нет никакого бога! Есть только люди! Есть их железная воля! Ты слышишь это?! Захотим — и спасёмся! А не захотим — и пропадём здесь на дне! Но мы все — хотим спастись! И — НЕПРЕМЕННО СПАСЁМСЯ!!!

И странное дело — эти богохульные, насквозь коммунистические слова — помогли. К ним было добавлено некоторое количество мата и пощёчин — по мордасам! по мордасам! — и хнычущий офицер пришёл после этого в какое-то подобие нормы.

Осиянные красным знаменем, а не православным крестом, люди под руководством туповатого, но точно понявшего суть дела Колосова, снова воспряли духом!

Их дух поддержал тот самый человек, который, в своё время, глядя на морское дно, докладывал: горизонт чист! Всё в порядке! Он и сейчас, этот человек, был полон оптимизма!

Позже, однако, бедняге Пранькову пришлось делать успокоительные уколы, потому что он сначала стал на себе рвать рубаху, а потом потребовал, чтобы специально для него открыли запертую круглую дверь, ведущую из второго отсека в первый. Туда, где были торпедные аппараты, через которые и можно было поскорее вылезти наружу.

А в это время в далёкой Москве престарелый Главнокомандующий Военно-Морским Флотом адмирал Сергей Георгиевич Ковшов беседовал в своём роскошном кабинете с Генеральным Конструктором атомных подводных лодок типа «ДЕРЖАВА».

Адмирал к этому времени уже достиг такого возраста, за которым может только простираться горделивое обозрение пройденного пути: и то уже достигнуто, и это, и разэто… Он был так знаменит и столько сделал для флота и особенно для подводного атомного, что ему можно было с чистою совестью ставить при жизни золотой памятник. Количество золота, которое бы пошло при этом на создание статуи адмирала в его натуральный рост, должно было бы показаться государству ничтожным по сравнению с теми глыбами этого же металла, которые были сожраны одними только советскими подводными атомоходами.

Итак, Ковшов был знаменит, могуществен, но очень уж стар. Многие моряки относились к нему иронически.

Старичка то и дело приглашали на образцово-показательные крейсера или эсминцы, показывали образцово-показательных матросов, которые образцово-показательно вышагивали перед ним строевым шагом; ему подсовывали красивые отчёты и рапорты о победах и свершениях, и он, человек, целиком вышедший из недр сталинизма и брежневизма, был в сущности впадающим в детство живым музейным экспонатом советской истории.

Как-то раз, когда он был в этом самом Петропавловске-на-Камчатке, тамошнее командование решило удивить его чем-нибудь ну совершенно небывалым. Все уже знали, что боевыми кораблями его уже не прошибёшь, а чем-то изумить очень и очень хотелось. И вот однажды прославленного ветерана и знаменитого адмирала пригласили на банкет. И там его ждал сюрприз — фирменное блюдо, изготовленное гениальным поваром, призванным по случаю своей гениальности на действительную военную службу в Военно-Морской Флот из одного знаменитого московского ресторана, где он был шеф-поваром. Парень и впрямь был мастер своего дела — сварганил фантастическое блюдо, которому сам же и придумал название: «ВУЛКАНЫ КАМЧАТКИ»!

Горы и долины там были изготовлены из разных сортов мяса и были присыпаны сверху зеленью, озёра были сделаны из чего-то заливного… Сами же вулканы грозно зияли своими жерлами. Всё было очень натурально.

Посмотрел на это дело Ковшов, посмотрел и вдруг почему-то обиделся:

— Какие же это вулканы, если они у вас не извергаются?

— Как это не извергаются? Очень даже извергаются! — решительно возразили ему из свиты, и тут же чья-то услужливая рука поднесла спичку к одному вулкану, к другому…

И вулканы вспыхнули и загорелись! Вроде бы как заизвергались! Оказывается-то, на дне их уже давно таился спирт, который только и ждал, когда же его угостят огоньком!.. Вот так-то надо обращаться с адмиралами!

Сведения о дальнейших событиях несколько расходятся. Думается, однако, что утверждение, будто бы старый боевой адмирал прослезился, — несколько преувеличенно. Но то, что умиление его достигло очень высоких пределов, — вне всяческих сомнений!

Впрочем, от тех людей, которые знали Ковшова ещё по сталинским временам, доходили слухи, рисующие адмирала уже не в столь радужных и добродушных тонах. Образ, который создавался со слов этих людей, получался довольно мрачным…

А покушать адмирал любил — это все знали. Однако, обслуживающий персонал предупреждался: слишком много не давайте. Дайте ему маленький кусочек тортика, он его и будет мусолить ложечкой, а если дадите большой, — неприятности возможны. Желудок — не тот. Да и вообще. От греха подальше…

И вот сейчас они сидели вместе — Адмирал и Конструктор. Не считая многочисленной свиты, которая потом и разнесла по белу свету ставшие знаменитыми слова Конструктора. Ковшов уже давно возвысился над всяческими мелкими техническими тонкостями, поэтому он по простоте своей старческой взял да и напрямик спросил:

— Как вы думаете, почему эта подводная лодка могла утонуть? Мои люди, — Ковшов царственным жестом указал на окружавших его корифеев мореплавания и военно-морской науки, — мои люди головы себе ломают над этим вопросом, теряются в догадках, но ничего придумать не могут всё равно. Отработаны уже все возможные версии… Как же это так получилось? Атомная подводная лодка! Прославленная! Краснознамённая! Орденоносная! — ходила по всем океанам, несла боевую службу и вдруг ни с того, ни с сего утонула? Чем вы можете объяснить то, что она утонула?

На секунду у Конструктора потемнело в глазах. Воображению автора одноразовой подлодки представились все семь отсеков, вся их хитроумная планировка, все спасательные средства, все приборы и приспособления, обеспечивающие защиту, предупреждение, блокировку, перестраховку… но он стряхнул с себя оцепенение, потому что знал: старенькому адмиралу нужно всё объяснить попроще. И Констуктор объяснил:

— Сергей Георгиевич! Эта подводная лодка — чудо техники. Она обладает колоссальным запасом плавучести — двадцать два и две десятых процента против восемнадцати процентов у американских подлодок такого же класса; у неё такой запас прочности, что потопить её можно было лишь с помощью целого ряда целеустремлённых усилий всего экипажа! Надо было очень сильно постараться, чтобы утопить её! Вот они и постарались!

Причиною всякого злодейства всегда бывает одно из двух — либо глупость (незнание, непонимание), либо злой умысел.